Записки офисной крысы - Игорь Ягупов

Небо черно, звезды открыты. Но при этом в свете фар рябит кружево легких снежинок. Они падают ниоткуда. Прямо из бездонного провала небесного купола. Как будто это материализуется человеческое дыхание, поднявшееся вверх. Или невидимые ангелы в черных балахонах вытряхивают небесный мусор, накопившийся у них наверху, из огромных черных полиэтиленовых пакетов.

Снежинки кружатся перед капотом. И опасная близость к его теплу сулит им гибель. Ветер от быстрого движения закручивает их винтом, бросает вдоль боковых стекол и назад, куда-то в сторону оставшегося за нашей спиной Рованиеми. Снежинки порхают, как ожившие мумии бабочек, как их души, пришедшие с небес полюбоваться зимой, которую они так и не дождались, заснув вечным сном дождливыми осенними сумерками.

Они печальны и мудры, эти комочки снега, летящие над бескрайними просторами Лапландии. Они знают все, что было и будет в этом мире под синими всклокоченными соснами и заполошной, суетливой, бледной от усталости и постоянного недосыпа Луной. Они кружатся, припадают к окнам машины, как будто пытаясь нам что-то сказать, объяснить то, чего мы так до сих пор и не поняли, не оценили, проглядели и не заметили в суматошной нашей жизни. Они рвутся внутрь, в гибельное для них тепло салона, но их сдувает ветром и уносит прочь. И наш джип галактическим странником пронзает время и пространство, чтобы доставить нас к месту нашего назначения.

Тем временем огоньки, проносящиеся мимо нас по сторонам дороги, становятся гуще. Мы въезжаем в Ке-миярви. Я сворачиваю с шоссе в проулок, где расположился маленький отель. Его хозяев – гостеприимных Ханну и Пертти – я знаю, потому что когда-то возил к ним группы туристов. В отеле десятка полтора номеров и небольшой ресторан, который днем служит столовой для постояльцев. После девяти вечера сюда начинают подтягиваться местные жители, желающие хорошо провести вечер. С Пертти мы сталкиваемся в дверях. У него в руках деревянная лопата. Ей он счищал снег с крыльца. Мы здороваемся.

– Почему не возишь группы? – спрашивает финн, и в голосе его звучит огорчение.

– Я привез тебе любимую женщину, – киваю я на Тошку. Тошка чувствует, что речь идет о ней, но она слишком устала, чтобы хоть как-то реагировать.

– Любимая женщина, – вздыхает Пертти.

Для хозяина отеля двадцать нелюбимых женщин были бы гораздо приятнее.

– Посидим сегодня в ресторане? – предлагаю я финну. Он кивает. Пертти частенько сам захаживает по вечерам в свой ресторан. Там весело, там кипит жизнь.

В небольшом холле отеля тихо и уютно. Я оплачиваю ночь в двухместном номере. И мы с Тошкой поднимаемся наверх. Добравшись до кровати, она падает на нее прямо в шубе и закрывает глаза.

– Я обещал Пертти посидеть с ним в ресторане, – сообщаю я ей.

– Угу, – отвечает Тошка.

– Ты пойдешь?

– Угу, – снова говорит она и открывает глаза.

Тошке нужно некоторое время, чтобы принять душ, переодеться и снова привести себя в полный порядок. Она ворчит, что с каждым годом на это требуется все больше и больше времени. Наверное, она ждет комплимента. Ноя, к своему глубокому стыду, не нахожу, что же ей ответить.

Я достаю из сумки бутылку водки, которую мы на всякий случай захватили с собой из Мурманска в качестве возможного подарка при какой-нибудь неожиданной и незапланированной встрече. Мы спускаемся из номера в ресторан. В большом отеле бутылка водки, которую я несу под мышкой, выглядела бы диковато. Но здесь можно все. Пертти нигде не видно. Я смотрю на часы: половина десятого. Наверное, Ханна еще не ушла домой, и Пертти боится направить свои стопы в ресторан. А может быть, у него еще есть какие-то дела в офисе?

Мы заказываем шикарный ужин, который полностью затмевает нашу вчерашнюю романтическую трапезу в Саарисельке. Да, в ресторанной еде есть та завораживающая негромкая и неброская прелесть, что делает из людей обжор. И никакая самая разухабистая хозяйка не может дома добиться того необыкновенного вкуса, который предлагает вам ресторан, где сам антураж, легкий запах сигаретного дыма, невнятная речь за соседними столиками и ни с чем не сравнимый скрежет столовых приборов по тарелкам, как кажется, уже прибавляют аппетита.

Вечер раскручивается сочно и неспешно, предлагая нам себя, как мягкий старый и удобный диван, в чьих продавленных и терпко пахнущих прошедшими временами подушках можно утонуть. Время, как торговец наркотиков на темной улице, незаметно заманивает нас в свои сети. Сначала оно с готовностью предлагает нам свои услуги, почти останавливая стрелки часов. И только потом, поняв, что мы уже полностью увязли в его паутине и расслабились, оно ударяет над нами своим гулким колоколом. И ошарашенные, мы замечаем, что уже половина первого ночи.

Тут появляется Пертти. И мне в голову закрадывается гнусное подозрение, что он отвез жену домой, почистил зубы, надел пижаму и лег в кровать. А потом, когда Ханна ровно и тихо засопела, погрузившись в глубокий сон, он тайком удрал из спальни, вновь оделся и выскользнул из дома, чтобы вернуться в ресторан.

Я спрашиваю его об этом, но Пертти только таинственно улыбается. Он, как тайный поверенный в государственные тайны, не говорит ни «да» ни «нет», а только делает заговорщическое лицо. Я угощаю Пертти водкой. Но он продолжает хранить тайну своего столь позднего появления.

Еще через час он приглашает Тошку танцевать, но та отказывается. Ровно в половине третьего Пертти, уже изрядно захмелев, падает перед ней на колени и бормочет что-то маловразумительное. Тошка смущается. И зря. Мне кажется, что финну нужна не она, а все еще недопитая водка. Тошка краснеет и жестами просит Пертти подняться с пола. Со стороны может показаться, что она тренирует собаку. Мне становится смешно. Я выливаю остатки водки из бутылки в рюмку и протягиваю ее Пертти. Тот ловко тяпает ее одним затяжным глотком.

Потом ему все же удается поймать Тошкину руку, которой та все еще машет перед его носом, и присосаться к ней губами. Тошка растерянно смотрит на меня. Но Пертти абсолютно безобиден. Он просто благодарит ее за угощение. Потом он поднимается с пола и нетвердым шагом идет к выходу. В дверях он машет нам рукой. Я машу ему в ответ. Тошка почему-то прячет руки под стол и лишь сухо кивает. Пертти уходит.

– Прямо, как их Санта, – бормочет Тошка. – Настоящий козел.

Нам тоже пора. Тошкины каблуки стучат по ступенькам. Все вокруг мне кажется призрачным и зыбким, звуки – резкими, а краски – непривычно яркими. Три часа. Ночь, это время между завтра и вчера, уже на исходе.

Мое единственное желание – добраться до кровати. Тошка еще возится, снимая макияж, когда я уже лежу под одеялом и пытаюсь заснуть. В голове моей гудит от выпитой водки, и по крови гуляет алкоголь, отгоняя столь долгожданный сон.

Утром к головной боли добавляется тошнота. Тошка, похоже, тоже не в форме. Мы переглядываемся: нет, о завтраке не может быть и речи.

– Сколько времени? – спрашивает Тошка, пакуя вещи.