Зима - Наталья Игоревна Гандзюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шла служба, и все были в храме. Дышалось легко. Так иногда мы предвосхищаем что-то, слышим музыку завтрашнего дня. Вадим услышал, захлебнулся в ней и потерял сознание. А когда он вернулся в сознание, над ним, как когда-то склонился Василий, теперь нависла чернобородая светлоликая голова благочинного, игумена Феогноста. Голова улыбалась и что-то говорила. Вадим услышал только последние фразы: «нищих защититель, немощствующих врач, царей поборниче, победоносчевеликомученичеГеоргие, моли Христа Бога спастися душам нашим».
– О! Очнулся. Слава Богу! А мы уж думали в больницу отправлять, да документов не нашли. Покушать, покушать тебе нужно, бледненький какой. Сейчас обед будет, в трапезную со мной пойдёшь?
– Пойду.
– В Бога веришь?
– Хотел бы.
– Ну и хорошо, что не врёшь… – Феогност погладил бороду и улыбнулся. – А документов нет при тебе? Только несколько книг нашли. Это хорошо, что Библию с собой носишь.
– Бомж я.
– Бомж? А бомжом от тебя не пахнет. Чистый.
– Можно мне к вам?
– Эй, братец, у нас ведь не ночлежка. У нас монастырь.
– Мне к вам друг дорогу показал. Показал и умер. Вернее, умер, а потом показал, во сне. Я его в лесу похоронил.
– Как зовут друга?
– Василием.
– Крещёный?
– Не знаю я.
– Какой же он тебе друг, если не знаешь о нём?
– Этого не знаю, а друг – лучший.
– Ладно, подумаем. Благословение наместника надо испросить. А пока пойдём, пойдём в трапезную.
В просторной светлой трапезной за длинным столом уже собиралась братия: монахи, трудники, странники, дети-сироты в сопровождении монахинь, гости. Все были одеты по-разному. Наместник Клавдиан запаздывал, и, пользуясь свободной минутой, собравшиеся общались. Они смеялись, шутили друг над другом и были в каком-то лёгком, приподнятом состоянии духа.Вадима поразила атмосфера семьи, общности, коей не было у него в жизни до встречи с Василием. Архимандрит Клавдиан, одетый в простые чёрные брюки и белую рубашку в голубую полоску, быстро вошёл в помещение. Все встали для совместной молитвы. Было слышно воркование чердачных голубей и писк котят, недавно родившихся там же. Обед состоял из салата, супа с фасолью и риса с рыбой. Вадим полностью сосредоточился на еде и перестал замечать собравшихся, изучать иконы на стенах и смотреть в окно. Во время оное Феогност подошёл к Клавдиану и кивнул в сторону Вадима.
– Что за дитя? – спросил Клавдиан. Самому ему было лет под пятьдесят. Он был худощав, с очень маленькой бородкой, с красивым вылепленным лицом ияркими глазами, которые всё время были в движении. Они внимательно изучали, прощупывали и иногда загорались изнутри и светились мягким светом. К нему хотелось подойти и быть с ним рядом, просто быть рядом и ничего не делать, ничего не говорить. Клавдиан разглядывал Вадима и раздумывал: служба в храме прошла ровно, можно даже сказать, хорошо, но сегодня ещё было много дел. Надо дать распоряжение Феодулу, чтобы сходил в бухгалтерию:нужны деньги на доски для строительства приюта. Из тюрьм, мужской и женской, поступали дети заключённых разных возрастов. Были и дети-найдёныши, дети-подкидыши, дети-сироты. Все они пока жили в перегороженном правом крыле гостиницы. За ними наблюдали четыре монахини, и им помогали трудники – водили детей в школу, в трапезную, играли с малышами. Также Клавдиану предстоял разговор со строителями, с поваромАкимом, в прошлом доктором химическо-технологических наук, решившим однажды приехать на две недели отпуска в монастырь, отдохнуть душой и пожить в гостинице. Две недели превратились в семь лет, вначале труднической, а потом монашеской жизни. Так бывает, ты слышишь музыку своей судьбы. Были среди братии бывшие полицейские, адвокаты, учителя, алкоголики, судьи, был учёный-математик. Отсидев длительный срок, в монастырь явились двое бывших заключённых, и на свой страх и риск их взяли сначала трудниками, а не так давно они приняли постриг. Их было много, таких судеб. Был бомж, который уже много лет помогал по хозяйству, а теперь вот это дитя… За годы служения Клавдиан научился распознавать людей. Он предвосхищал, кто из них останется на день, а кто– навсегда, и будет верой и правдой служить Господу.
– Хорошо, – сказал он тихо Феодулу. – Бог с ними, с документами, всё бывает, живой же человек.
В тот же день в библиотеку монастыря переехали пять больших китайских сумок с книгами русских и зарубежных авторов и несколько коробок с рисунками Василия, увидев которые Клавдиан глубоко вздохнул, перекрестился, восхитился и тихо произнёс: «Мы ничего о себе не знаем». Именно после этой фразы русло судьбы Вадима резко повернуло с запада на восток. Да так мощно и быстро, что он сам, Вадим не успел заметить, как умер и сразу родился. Он вообще ничего не успевал. Подъём в монастыре начинался со звона колокольчика в пять часов утра, после чего трудники и монахи собирались на «утреннее правило». Потом Вадима отправляли на стройку, или в трапезную,или на клумбы, или в гостиницу, или в водосвятную часовню, или в детскую, или на уборку территории, или… Потом был завтрак, потом была служба.
Когда звенели колокола, в воздух двора как будто горстями ссыпали ласточек и голубей. Они носились на разной высоте, с разной скоростью и тоже пытались помочь прославить Господа, и, если бы вы вошли в это мгновенье в монастырский двор, вы бы увидели незаметную, прислонившуюся к стене фигуру Вадима. На колокольный звон он всегда выходил во двор, прислонялся к стене и смотрел в небо. Что он там видел? Кто его знает. Он плакал внутрь, он научился этому приёму, чтобы никому не показывать слёзы. После службы Вадима ждала работа, апосле обеда и после вечерней службы перед сном, у него было два часа свободного времени, во время которого Вадим сочинял молитвы.Это было тайное занятие. Он молился шёпотом или строчил что-то на листочке, а листочек потом сжигал. Привожу одну из них: «Господи! Если Ты есть, а я знаю, что Ты есть, и я благодарен,