Преломление. Наука видеть иначе - Бо Лотто

Ни одно из наших ощущений, получаемых посредством органов чувств, не бывает однозначным, все имеет несколько слоев смыслов: красный — некое значение, красное яблоко — это другое значение, которое накладывается на первое, спелое красное яблоко — третье значение, которое накладывается на оба предыдущих, и так далее. Подобные слои рекурсивны[36], поскольку мы можем думать о том, как мы думаем о наших размышлениях, довольно долго, хотя и не бесконечно. Это дает возможность мысленно прокручивать разные вероятные последовательности событий, даже шанс не быть лягушкой. Мы используем комбинации различных областей мозга, представляющих разные стадии эволюции — от мозга рептилии к новым отделам[37]. Использование этих сочетаний заставляет нас в буквальном смысле каждый день проделывать путь от лягушки к царевне. Именно тут кроется источник и величайших изобретений, и самых сильных тревог. По этому случаю я люблю вспоминать слова легендарного шотландского поэта Роберта Бёрнса, которые он адресовал мыши (в идеале читается с бокалом виски в руке):

Мышь в стихотворении Бёрнса — на самом деле лишь представитель всех животных, имеющих меньше, чем у людей, слоев сознания; в их числе и моя любимая лягушка из видеоролика. Волшебная метафора Царевны-лягушки известна уже не одно столетие, ее использовали в своих сказках многие: от братьев Гримм до Диснея — в частности, потому, что наш мозг не похож на этот же орган у амфибий или других животных. В конце концов, насколько мы знаем, у них нет ни стихов, ни романов, ни бродвейских мюзиклов о людях. Наш мозг позволяет представлять миры и возможности. Сказав так, стоит отметить: есть пауки, которые совершают довольно сложные вещи с точки зрения восприятия. Они могут представить себе маршрут до жертвы и выбрать путь, который сначала уведет их от несчастной, а затем приведет к ней. Многие собаки так делать не умеют, и большинство их владельцев наверняка сталкивались с ситуацией, когда питомец «попадает в ловушку» внутри забора, где есть проход. Это означает, что… как и с большинством событий в царстве животных… люди не обязательно уникальны, но занимают особенное место в континууме.

Главное вот что: истории, которые мы представляем, в корне меняют нас. Воображая что-то, мы можем создать представление[39] и таким образом трансформировать будущее поведение, базирующееся на восприятии. Способность представлять какой-то сценарий без риска его воплощения небезосновательно считается основным (а может, и самым основным) моментом самосознания. И это касается не только настоящего времени, но и событий в прошлом. Аналогично нашему физическому взаимодействию с реальным миром методом проб и ошибок это означает следующее: мы можем использовать свой мозг, чтобы изменить его изнутри. Далее я расскажу об инструментах, с помощью которых получится это делать, и о связи с тем, где находится свобода выбора. Сейчас давайте сконцентрируемся и глубже разберемся с нашей чудесной способностью заблуждаться, благодаря которой мы в силах отклониться от нормы. Посмотрим, как изменить значения, которые наслаиваются на другие смыслы, и таким образом — способность восприятия, имеющую отношение и к восприятию искусства.

Однажды холодным днем 19 декабря 1915 года в российском городе, незадолго до этого переименованном в Петроград, произошло эпохальное событие, равного которому в художественной истории не было ни до, ни после. Основоположник супрематизма — нового направления в искусстве, выходец из польского крестьянства, уроженец Украины, русский художник Казимир Малевич организовал коллективный показ «Последняя футуристическая выставка картин “0, 10”[40]» в Художественном бюро Н.Е. Добычиной. Для «безумного монаха» — так называли мастера в том числе за копну черных волос и пронзительный взгляд — искусство было всем в жизни, основным ее содержанием. Малевич свято верил в то ви́дение, которое представил общественности. Для него эта выставка была не просто рядовым событием, но чем-то неизмеримо большим, нежели просто коллекция авангардных работ — и его, и других художников, — выставленных на всеобщее обозрение. Картины Малевича в тот вечер были менее скандальны, чем «Фонтан»[41] Марселя Дюшана (на самом деле это просто писсуар), но такие же значимые. Они открыли двери перед абстрактным искусством XX века.

Образное представление о «реальной жизни» отвергалось в пользу тупой геометрии, новой формы искусства ограниченного количества форм и цветов, которые призваны были вызывать более сильные эмоции, чем реализм. (Делакруа со своей изящной палитрой, вероятно, ненавидел бы Малевича.) Самой революционной из всех представленных на выставке работ стала и сейчас легендарная картина под названием «Черный квадрат». На ней было изображено именно то, что отражено в названии, — черный квадрат. Три года спустя, в 1918-м, Малевича бросило в другую крайность: теперь он экспериментировал не с темным цветом, а со светлым. Он написал наиболее радикальную (и впоследствии самую известную) на тот момент картину — «Белое на белом», разрушающую границы представления об искусстве того времени. На картине изображен белый прямоугольник поверх другого белого прямоугольника.