Любовь.mp3 - Павел Парфин

Он упустил момент, когда Хром, чиркнув зажигалкой, поднес пламя к фитилю, точно казацкий оселедец торчавшему из шоколадной рукояти. Что тут началось! Торт неожиданно превратился в шкварчащий фейерверк! Шишкообразные наросты на рукояти, которые Эрос принял за орешки, вдруг начали подозрительно шипеть, а через две-три секунды взрываться с оглушительным треском. Брызжа расплавленным тортом, во все стороны полетели светящиеся заряды. «Ох, ни хрена себе тортик!» — у Эроса дух перехватило при виде шоколадного шабаша. Но уже в следующий миг он орал благим матом: «Мать вашу!» — что-то невыносимо жгучее и липкое, словно смола, обожгло его щеку. Атака продолжалась, и новая раскаленная пляма шлепнулась ему на грудь, мгновенно достав до тела сквозь тонкую ткань футболки. Вокруг, подобно хлопкам салюта, зачастили, накладываясь друг на друга, вопли и стоны — трассирующие куски торта тут и там поражали застигнутых врасплох гемов. Отдельные бисквитные снаряды, на счастье какому-нибудь гему, промахнувшись в него, врезались в стену или полированную мебель, эффектно разлетаясь кремовыми брызгами. «Ложись!!» — запоздало прозвучал чей-то зычный призыв. Часть гемов, догадавшись сами, уже растянулись на полу, другие попадали на пол по команде, вжались испачканными в торте носами в палас, руками закрыли головы…

Будто кролик, загипнотизированный удавом, Эрос продолжал стоять почти в самом центре фантастической баталии, постепенно затихающей, жалящей уже безобидными кусочками остывшей еды… Снизу кто-то настойчиво дернул его за штанину — то подползшая сзади Марго попыталась увлечь его вниз, спасти от смачного расстрела. Эрос беззлобно отпихнул ее, по-странному пожалев, что фальшивая рулетка больше не покажет свою сумасшедшую игру… Но, как оказалось, огненное шоу на этом не закончилось. Следом за унявшимся фейерверком из заминированного торта повалил густой дым — с едва уловимым оранжевым отливом, совершенно без вкуса и запаха. Отчего-то вид дыма привел Эроса в неописуемый восторг: он почувствовал резкий прилив сил, захотелось прыгать, смеяться, а еще лучше — разнести вдребезги чертов торт!.. Но почти тотчас навалилась медвежья усталость, сладкая истома поразила все мышцы и члены, словно мгновенье назад Эрос не просто желал, а в самом деле куражился и бесился, налево-направо выплескивал энергию, привнесенную в него волшебным дымом.

Взгляд затуманился, пульс замедлился, дыхание улеглось, нарочно заблудилось в коридорах сознания, из приоткрытого рта, как в глубоком сне, вытекла тонкая струйка слюны — наконец ноги подломились и Эрос безвольно осел на пол, забылся в нелепой бесчувственной позе…

Марго несказанно обрадовалась его приходу — Эрос, как бог, спустился откуда-то сверху. Сквозь пелену, мокрым снегом осевшую на ресницах, застлавшую взор, она что есть силы устремилась к нему. Ей так захотелось прикоснуться к нему, обнять, утешить и утешиться, может, самой… И умереть наконец. Ей так захотелось! И Марго поползла, точно ящерица, лавируя меж дюжины спящих тел, умолкших, забывшихся в неуклюжих, невообразимых позах. Как долго ползла она… но не продвинулась ни на сантиметр, застигнутая, подобно десяткам гемов, нездоровой дремой.

Между спящими немного шаркающей походкой бродил докшит, отважившийся назваться владыкой ада. Из глазниц пяти черепов, зловещим кокошником украсивших пыку демона, струился оранжевый дым. Дымились, казалось, и три его звериных глаза, и даже кончики рогов. Чойджал не оставлял гемам ни единой надежды на пробуждение.

По очереди он наклонялся над телом каждого спящего, раздвигал веки, заглядывал в застывший, будто сваренный, белок — Чойджал хотел знать, далеко ли душа человека улетела из реального мира. Наконец демон смог удостовериться, что и последний, 32-ой, гем спит как убитый. «Лучше бы он и впрямь умер», — по-бабьи вздохнул докшит. Странное чувство — жалость вперемежку с отчуждением — на миг захлестнуло его, но уже в следующее мгновенье уступило место старому страху. «Господи, что с ними будет?» — в другой раз вздохнуло чудовище, зная наперед, какая участь уготована спящим.

Заметно согбившись, владыка ада побрел к центру комнаты. Там спал красивый юноша. Демон встал над ним, любуясь. Золотистые кудри спящего ревниво ерошил просочившийся в комнату сквозняк. Но, похоже, сквозняку было этого мало. Подобно тому, как дыхание сдувает пену в бокале с пивом, сквозняк силился сдуть, сорвать воздушную улыбку с уст юноши. Разметав во сне руки, он словно звал кого-то, ловил в свои юные объятия. Край футболки на нем задрался, и Чойджал невольно загляделся на крепкий мальчишеский живот.

— Что с ним будет, сынок? — не оборачиваясь, спросил докшит, и голос, взволнованный и певучий, выдал в демоне Нонну Юрьевну.

Как раз в этот момент в комнату вошел Гапон. Он нес перед собой охапку прозрачных трубок и телевизионных кабелей. Их было так много, что они закрыли Кондрату большую часть лица — лишь черные очи его подозрительно глядели, как из засады, из-за трубок. Мельком глянув на застывшее на полу тело Эроса, над которым скорбящим ангелом встала Нонна Юрьевна, презрительно хмыкнул. Звук, который он при этом издал, вышел необычным и неприятным, очень похожим на приглушенное мешковиной хрюканье свиньи.

Нонна Юрьевна едва заметно дернула головой, упрятанной в маску тибетского демона, вроде даже подалась вперед правым плечом, будто собиралась сделать шаг, но так и не решилась отойти от бесчувственного тела Эроса.

— Боже, какой мальчик… Кондрат… Ты же не сделаешь этого, правда? Ты не посмеешь, Кондрат! С кем угодно, но только не с ним…

— Угу, — вновь противно хрюкнул Кондрат. — Ты еще заплачь, мать. А лучше… трахни его. Да, хр-хр-хр, трахни его! Прямо сейчас!

Гапон швырнул кабель на пол, на кого-то из спящих гемов. В тот же миг открылся источник мерзкого хрюканья. Им оказался… противогаз. Промышленный противогаз, будто снятый с древнего плаката по гражданской обороне, который пылится в школьном подвале. Противогаз защищал только рот и нос, оставляя открытыми глаза, закреплялся на голове при помощи двух кожаных ремешков.

— Что ты понимаешь? — Нонна Юрьевна грустно вздохнула, никак не отреагировав на откровенно хамский выпад сына. Помедлив, возможно, подбирая слова, которые следует сказать несносному мальчишке, она вместо этого подняла руку, коснулась пальцами… Но губ, на беду свою, не обнаружила — пальцы дотронулись до крашеного папье-маше. Господи, она совсем забыла про маску, дьявольскую личину, навязанную ей сыном! Сейчас это чудовище станет измываться над несчастными людьми, над ее ненаглядным… Ну почему он не встретился ей хотя бы лет десять назад, когда она была еще в самом соку, когда вслед ей оборачивались и такие, семнадцатилетние… Прощай, дружок!.. Внезапно, задрав подол великолепного темно-вишневого платья, которое успела надеть вместо тесных джинсов, она запустила руку в трусики, держала там мгновенье-другое, затем, вытащив руку, приложила к застывшим губам юноши. Губы были теплые, однажды целованные ею… Прощай, прекрасный, непостижимый Эрос!

Наблюдая за матерью, Кондрат покачал головой. Прохрюкал в латунный корпус фильтра:

— Мать, ты становишься ужасно сентиментальной. И до безобразия слабой. На тебя нельзя смотреть без слез. Самое время подумать о замужестве. Виктор Андреевич…