Сотрудник отдела невидимок - Сергей Донской

– О каком одолжении, командир?

– Надень бронежилет. Понимаю, что жара досаждает настоящему мужчине сильнее вражеских пуль, и все же не упрямься, хорошо?

Мягкий, увещевающий тон успокоил Гулимова. Сходив за рубку, где хранились боеприпасы и снаряжение, он возвратился в пятнистом бронежилете и, застегнувшись, сказал:

– Приказывай, командир.

Казаев кивнул на соседний шезлонг:

– Присядь, брат. В ногах правды нет.

«А где она есть? – подумал Гулимов, устраиваясь напротив. – Уж не замыслил ли Ахмед какую-нибудь пакость? Такой ласковый, что ухо нужно держать востро».

Нащупав пистолет под тканью белых брюк, он почувствовал себя увереннее. В конце концов, Гулимов – командир, он вооружен, и боевики на палубе уважают его как равного. В случае гибели Казаева его место займет не кто иной, как он, Гулимов. Не настало ли время сменить козырь и перетасовать колоду заново?

– Тебе предстоит отправиться туда, – заговорил Казаев, указывая седой бородой в сторону Албены. – Воины не должны сидеть без дела, пялясь на женские юбки.

– Согласен, – кивнул Гулимов, но тут же насторожился. – Погоди, при чем здесь юбки?

– Как при чем? – Казаев поднял черные брови столь высоко, что они едва не соединились с серебристой линией волос на голове. – Все мы мужчины, и всем нам нужны женщины. Это правильно, это хорошо. Плохо, когда мы начинаем мечтать о чужих женщинах…

Казаев тонко улыбнулся. Гулимов побледнел. Глаза боевиков скрестились на потупившейся Лали.

«Она будет моей, но не сейчас, а ночью, – решил Гулимов. – Не стоит торопить события. Пусть этот болван считает, что я не замышляю против него ничего дурного. Пусть мнит, что он по-прежнему хозяин положения».

– Я жду приказа, командир, – напомнил Гулимов, снимая пальцы с пистолета в кармане. – Не слишком приятно выслушивать всякие обидные намеки в свой адрес.

– Намеки? Если я что-то хочу сказать, то всегда делаю это прямо, без недомолвок, – напыщенно произнес Казаев.

Все, кто находился на палубе, недоверчиво покосились на него, а Лали даже округлила глаза, но тут же опомнилась и уподобилась невозмутимой, бесстрастной статуе.

– Каждому известна твоя прямота, командир, как и прочие мужские достоинства, присущие тебе, – склонил голову Гулимов, не удержавшись от мимолетной ухмылки.

Напрасно он сделал это. Это было равнозначно тому, чтобы дернуть тигра за усы. Но Казаев не был тигром, он был котом, играющим с мышью, и на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Благодарю на добром слове, брат, – торжественно произнес он. – Я ценю твою преданность и всегда ставлю тебя в пример. Потому и советуюсь с тобой… Как же все-таки нам поступить со шпионами, шастающими по берегу и замышляющими против нас недоброе?

Вместо ответа последовал характерный жест. Проведя по горлу ребром ладони, Гулимов вопросительно уставился на хозяина. Тот улыбнулся, качая головой:

– Нет, брат, этот способ в данном случае не годится.

– Почему? Шума не будет.

– Мы не имеем права оставлять трупы, – возразил Казаев.

– Тогда утопить тварей, и дело с концом, – предложил Гулимов. – Бросить их в воду на корм рыбам.

Он оглянулся на море. С его места можно было рассмотреть песчаное дно сквозь толщу прозрачной воды.

– Дельная мысль. – Казаев огладил свою ухоженную бороду, придающую ему некоторое сходство с кардиналом Ришелье. – О рыбах ведь тоже кто-то должен заботиться.

Смеясь шутке хозяина (уже почти бывшего хозяина), Гулимов откинулся в шезлонге, скрестив руки на груди. В такой небрежной, расслабленной позе просидеть ему долго было не суждено. Не напрасно в материалах следствия Казаев значился как один из самых коварных, свирепых и беспощадных террористов двадцать первого века. Сладко улыбнувшись, он неожиданно вскочил, присел и рывком приподнял шезлонг вместе со скрещенными ногами Гулимова.

Свидетели этой сцены ахнули в один голос, сообразив, что последует дальше. Шезлонг стоял вплотную к борту яхты и был чуточку выше ограждающих перил. Достаточно было резко накренить его, чтобы беспомощный Гулимов соскользнул по нему вниз, как по горке. Кажется, он успел издать протестующий вопль, но это уже не имело значения.

– Азизов, – обратился Казаев к одному из присутствующих на палубе боевиков, – отныне ты назначаешься моим бригадным командиром. Приказ первый: позаботься о том, чтобы этот самовлюбленный павлин не выбрался из моря. В жилете это будет сложновато, но всяко случается.

Боевики притихли, перевесившись через перила. Только теперь они сообразили, зачем хозяин велел Гулимову обрядиться в бронежилет. Тяжелые кевларовые пластины стали неподъемным грузом для горца, который и налегке не умел плавать.

– Не выберется, – невозмутимо произнес бритоголовый Азизов, оставляя в покое рукоять пистолета.

Никто в этом не сомневался. Воздух, набранный Гулимовым в грудь, уже вырвался пузырями на поверхность. По ней еще расходились круги, рябь и пена, но зрители видели, как замедляются судорожные движения человека на дне. Не сумев освободиться от бронежилета, он дернулся еще несколько раз и застыл в облаке оседающего песка. Его ноги торчали вверх, придавая трупу нечто комичное, но никто не смеялся.

– Другие приказания будут? – сипло спросил Азизов.

Казаев обвел взглядом притихших боевиков. Потом внимательно посмотрел на трепещущую Лали.

– Разумеется, другие приказания будут, – произнес Казаев, многообещающе улыбаясь танцовщице. – Чуть позже. Сейчас я хочу разобраться с той парочкой на берегу…

Дозвонившись Аркану, он раздельно, почти по слогам произнес:

– Русского и болгарку убрать. Найди подходящую осыпь, а когда эти двое пойдут обратно, устрой небольшой камнепад.

– Камнепад? – возбужденно переспросил Аркан.

– Что может быть естественнее? – ухмыльнулся в седую бороду Казаев. – Если есть камни, то когда-нибудь они обязательно скатываются вниз. Например, на чересчур любопытных туристов, бродящих по пустынной дороге. Никто не застрахован от обвала в горах, хвала Аллаху.

– Будет сделано, командир, – хихикнул Аркан. – Может быть, устроить обвал с помощью гранаты?

– Только попробуй! – взревел Казаев. – Никаких выстрелов и взрывов, ослиная башка! Не то я тебя самого посажу на гранату. Все должно выглядеть так, как будто произошел несчастный случай.

– Понял, командир.

– Мудро, – оценил Азизов.

Казаев перевел взгляд на Лали.

– Приготовь-ка мне бифштекс по-татарски, – велел он. – У меня разыгрался зверский аппетит. Ты же не хочешь, чтобы я умер от голода?

– Слушаюсь, господин, – пролепетала Лали и помчалась к камбузу. Она бы не возражала, чтобы Казаев умер от голода или чего-нибудь еще, но сама она очень, очень хотела жить.