Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

— А за что он угодил на галеры?

— Из-за одной грязной истории с колдовством. Он был в сговоре с колдуном, которого сожгли на Гревской площади.

При всем своем самообладании Анжелика не удержалась и бросила быстрый взгляд на Николя. Но тот пил и ел с полным равнодушием. Тогда молодая женщина еще сильнее забилась в тень. Ей очень хотелось уйти из зала, но в то же время Маркиза Ангелов умирала от желания услышать продолжение рассказа.

— Да уж, грязная история, — продолжила Бертиль, понизив голос. — Этот чернокожий дьявол умел наводить порчу. Именно за это его и осудили. Потому-то даже Лавуазен отказалась помочь моей хозяйке, когда та пришла к ней и попросила вытравить плод.

Карлик Баркароль вскочил на стол рядом со стаканом служанки.

— Оп! Я видел эту даму и тебя тоже; я видел тебя много раз, моя прелестная кудрявая лисичка. Я — тот маленький демон, что открывает дверь в доме предсказательницы, моей знаменитой покровительницы.

— Действительно, и я тебя узнала, твою дерзость нельзя забыть. Лавуазен не захотела помочь графине избавиться от ребенка, потому что та носила под сердцем сына мавра.

— Откуда же она про это узнала? — спросила Фанни.

— Она все знает. Она ведь колдунья. Ей лишь стоило взглянуть на линии руки моей хозяйки, и она тут же ей все рассказала, — с испугом добавила служанка. — Что это будет ребенок смешанной крови, что черный мужчина, зачавший его, сведущ в тайнах магии, что она не может его убить, иначе навлечет на себя несчастье, хотя и сама колдунья. Моя хозяйка сильно огорчилась: «Что же мы будем делать, Бертиль?» — спросила она у меня. Она была вне себя от ярости. Но Лавуазен не уступила. Колдунья сказала только, что поможет моей хозяйке разродиться, когда придет время, и сделает так, что об этом никто не узнает. Но больше она ничем не может помочь. И потребовала кучу денег! Все случилось прошлой ночью в Фонтенбло, куда весь двор переехал на лето. Лавуазен пришла с одним из своих подручных, колдуном, которого зовут Мудрец. Моя хозяйка родила в маленьком домике, принадлежащем семье Лавуазен, он находится совсем рядом с замком. На рассвете я проводила хозяйку обратно в замок. И вот уже рано утром она, наряженная, с подведенными глазами предстала перед королевой, как это и положено, ведь мадам де Суассон возглавляет свиту Ее Величества[27]. Ее появление озадачит многих придворных, которые сейчас так надеются увидеть хозяйку в затруднительном положении. Им придется прекратить грязные сплетни. Госпожа де Суассон по-прежнему беременна и родит лишь в декабре, причем совершенно белого ребенка, и, возможно, господин де Суассон признает его своим.

Последнее заявление служанки было встречено дружным взрывом хохота. Баркароль перекувыркнулся и сказал:

— Я слышал, как моя покровительница сообщила Мудрецу, что это дельце мадам де Суассон озолотило ее получше найденного клада.

— Еще бы! Лавуазен — настоящая грабительница, — злобно пробормотала Бертиль. — Она потребовала столько, что моя хозяйка в благодарность за помощь смогла подарить мне всего лишь маленькое ожерелье.

Служанка задумчиво взглянула на карлика.

— А вот ты, — внезапно сказала девушка, — сдается мне, тебе по силам порадовать одну очень высокопоставленную особу, с которой я знакома.

— Я всегда думал, что создан для великих свершений, — заявил Баркароль, гордо выпрямившись на маленьких кривых ножках.

— Карлик королевы умер, и это событие безмерно расстроило Ее Величество, а королеве вредно расстраиваться, особенно с тех пор, как она беременна. Карлица — так та и вовсе в отчаянии. Никто не может ее успокоить. Ей нужен новый спутник… ее размера.

— О! Я уверен, что понравлюсь этой благородной даме! — воскликнул Баркароль, цепляясь за юбку служанки. — Возьмите меня с собой, прекрасная рыженькая барышня, уведите меня к королеве. Разве я не восхитительный, разве не очаровательный?

— Это правда, он не урод. Ты согласен, Гиацинт? — забавляясь, промурлыкала Бертиль.

— Меня даже можно назвать красивым, — гордо изрек маленький уродец. — Если бы природа подарила мне лишних полтуаза[28], я был бы самым шустрым любовником. И поверьте, мой язык никогда не устанет говорить комплименты дамам.

— Карлица говорит только по-испански.

— Зато я говорю и по-испански, и по-немецки, и по-итальянски!

— Его надо забрать! — воскликнула Бертиль, хлопая в ладоши. — Это превосходное дельце, Ее Величество нас отблагодарит. Давайте поторопимся. К утру мы должны возвратиться в Фонтенбло, чтобы никто не заметил нашего отсутствия. Может, положить тебя в корзинку новорожденного мулата?

— Вы смеетесь надо мной, мадемуазель, — запротестовал Баркароль, уже видевший себя важным вельможей.

Все присутствующие хохотали и поздравляли карлика. Баркароль у королевы!.. Баркароль у королевы!

Весельчак ограничился тем, что поднял взгляд от миски.

— Не забывай своих товарищей, когда станешь богатым, — изрек напоследок главарь банды. И сделал характерный жест, как будто бы пропуская экю между большим и указательным пальцами.

— Да чтоб ты мне всю кровь выпустил, если забуду! — воскликнул карлик, отлично разбиравшийся в безжалостных законах воровской братии.

Баркароль допрыгал до угла, в котором укрылась Анжелика, и отвесил ей низкий придворный поклон.

— До свидания, прекраснейшая, до свидания, сестренка, Маркиза Ангелов.

Забавный маленький человечек поднял на Анжелику взгляд живых, необыкновенно проницательных глаз. И добавил, изображая из себя заправского щеголя:

— Надеюсь, дорогая, что мы еще увидимся. Я назначаю вам свидание… в покоях королевы.

ДВОР обосновался в Фонтенбло. Для такой жары трудно было подыскать нечто более прелестное, чем этот белый замок, утопающий в зелени, манящий тенистым прудом с карпами, среди которых была старая, совсем белая рыба-патриарх, носящая в ноздрях кольцо самого Франциска I.

Вода, цветы, рощи…

Король работал, король танцевал, король охотился в сопровождении свиты. Король был влюблен. Нежная Луиза де Лавальер[29], трепещущая от одной мысли, что сумела пробудить страсть в королевском сердце, поднимала на государя роскошные темно-синие глаза, полные неги. Весь двор, обращаясь к ярким аллегориям и сравнивая прелестницу с лесной богиней Дианой, которая в конце концов отдалась Эндимиону, наперебой восхвалял восхождение скромной светловолосой девушки, чей цветок невинности сорвал сам Людовик XIV.