Золотая рыбка для мажора - Анна Абинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы подъезжаем к непреступному кладбищу шедевров, и я спешу спрыгнуть с мотоцикла. Каменная стена в два моих роста и огромные металлические ворота, которыми Вязьмин оградился от мира, настраивают на воинственный лад. Я снимаю шлем, вешаю его на локоть и складываю руки на груди. Смотрю на Гесса вопросительно и даже ногой притопываю.
— Что? — невинно уточняет он, пристраивая свой шлем на руль и протягивая руку к моему.
— Зачем ты дал им деньги? Это ведь неправильно, — наезжаю. — Ты спровоцировал мужиков на должностное преступление. Что теперь? Все расскажешь, и их уволят?
Хмурюсь. Мне важен его ответ. От него многое зависит.
— Откуда только мысли такие?! — удивляется Гесс, доставая из багажника небольшую сумку-холодильник. Я опять удивляюсь его продуманности. Всё предусмотрел. — Посмотри на это с другой стороны: мужикам скучно. Сидят целый день в будке и едят то, что жены собрали. А теперь они устроят себе праздник. Может, пиццу закажут или роллы. Будут есть и меня добрым словом вспоминать. Им хорошо и мне приятно.
Хм-м, с такого ракурса я о его выходке не думала.
Гриша вставляет ключ в замок, открывает и толкает ворота. Я шагаю на спрятанный от посторонних глаз участок Вязьмина, погруженная в размышления. Вроде бы объяснения Гесса звучат благородно, но какой-то осадочек все равно остаётся. Как будто он нас — охранников и меня — одаривает царской милостью. Как будто для нас пицца или роллы — недоступный деликатес.
Разобраться в себе, правда, не успеваю — застываю, разглядев, куда попала.
Шедевры Вязьмина стоят по две стороны от выложенной серой плиткой дорожки, ведущей к резной каменной беседке. И вроде бы на первый взгляд хаотично, но нет — они разделены по половому признаку. Мальчики направо, девочки налево, так сказать. Они все разного размера и вырезаны из разного материала, однако имеют одно общее — все они голые! У Афродит разные позы и лица, но вместо грудей настоящие арбузы — ясно теперь, почему Вязьмину мои формы показались неподходящими. А у Аполлонов из причинённого места растут настоящие, как правильно заметил Гесс, бревна.
Некоторые из них обломаны — видимо, в дороге пострадали. Некоторые указывают на полшестого и висят до колен. Некоторые стремятся к солнцу. А некоторые торчат, как указатель. Ну или вешалка для сумок и зонтов.
На этой мысли меня накрывает, и я начинаю хохотать. Сначала пытаюсь сдержаться, но от этого становится ещё смешнее. Я отпускаю себя и заливаюсь до слез и икоты. Давно со мной не было такого. В последний раз смешинка в рот попадала ещё, наверное, в школе.
Григорий смотрит на меня с широченной улыбкой — видимо, я заразительно смеюсь, и тоже еле сдерживается. А когда я начинаю успокаиваться, он достаёт из сумки бутылку воды и протягивает мне.
— Знаешь, я когда впервые сюда попал, отреагировал примерно так же, — говорит понимающе, — только мы были с компанией в сопровождении Богдана, и он обиделся. Даже собирался немедленно кастрировать всех Аполлонов. Мы его еле тогда отговорили.
— Правильно сделали! Нельзя их губить! Это место может стать настоящим лекарством от депрессии, — сообщаю на полном серьёзе. — Вязьмину нужно брать деньги за посещение этого кладбища. Или заняться благотворительностью и заключить договор с психбольницей.
Я иду вдоль статуй и рассматриваю их лица — они все красивые. И вообще-то Богдан Алексеевич очень талантливый скульптор. Неясно только, что у него за сдвиг такой в сторону гигантизма некоторых мест.
— Знаешь, зая, а ты очень странно для девственницы реагируешь на подобного рода обнаженку, — вдруг делится наблюдениями Гесс.
Пока я рассматриваю статуи, он рассматривает меня.
— Почему это? В наше время интернета даже дети привычны к обнаженке, — отпираюсь.
— Да нет. Это другое. Я теперь почти уверен, что ты не такая невинная маргаритка, какой прикидываешься.
Он что, назвал меня по имени? Да нет, вряд ли. Скорее всего, имел в виду цветок.
Я пожимаю плечами и иду дальше. Не собираюсь обсуждать с Гессом свой жизненный опыт. Сворачиваю к Афродитам — хочу и их рассмотреть поближе, а Гриша перед тем, как присоединиться ко мне, ставит сумку на стол в беседке.
— Это жена Богдана, — появляется он за моей спиной, когда я остановилась у статуи, так сказать, «бешеной» богини красоты. Лицо её перекошено, рот раскрыт в крике, а руки подняты на манер кошачьих лап, готовых царапаться, и даже острые когти на них выглядят оружием. — Он создал её незадолго до развода.
— Она из-за этого с ним развелась? — задаю справедливый вопрос.
Я бы точно развелась! А Гесс смеётся:
— Вполне возможно. А вон там она перед свадьбой, — машет дальше, и я иду к богине «влюбленной».
Разглядываю скульптуру. Определённое сходство между шедеврами Вязьмина прослеживается не только в арбузах. Ясно, что модель у творца была одна, но насколько же все-таки меняется воспроизведение образа от отношения к нему! Эта Афродита красивая и нежная, а раскинутые в стороны руки готовы обнять весь мир. Мне становится грустно. И почему-то жаль Богдана Алексеевича. Хотя, наверное, правильнее было бы жалеть его жену. Но её я совсем не знаю, а гадкий аферюга мне стал уже почти родным. Заплатит обещанные полмиллиона — станет не почти, а совсем родным.
— Ты боишься, что Вязьмин вложит в скульптуру свое личное отношение, и оно тебе не понравится? — озаряет меня внезапной мыслью.
— А ты очень прозорливая, зая, — говорит Гесс задумчиво и не отпирается. Берет меня за плечи и разворачивает к беседке. — Пойдём под крышу, сейчас дождь начнётся.
Я задираю голову. И правда. На улице резко темнеет от стремительно набегающей тучи. Мы прячется от неё в беседке и усаживаемся рядом на каменную, крытую деревом лавочку. Я думала, Гриша замнет тему, а он мне все же поясняет:
— Мне нравится Вязьмин. Он странный, но интересный. Незаурядная личность. Я не хочу знать его тайные мысли обо мне, какими бы они ни были.
— Понимаю, — вздыхаю я.
Мне
