Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943-1945 гг - Евгений Фокин

Неверов дополз до края провала и замер. Дышинский делает знак рукой, и мы, не дыша, приближаемся к Ивану. Смотрю на него в упор, а вижу смутно. Вихревые потоки поземки, игриво пробегавшие по нашим спинам, надежно укрывают нас, делая невидимками. А пулемет — вот он, совсем рядом. Теперь нельзя перекинуться даже словом. Можно только обменяться жестами. И не дай бог кашлянуть. Пулемет стоит на открытой площадке, около стены здания. Если приподняться, сделать несколько шагов и протянуть руку вверх, то можно дотянуться до его ствола. А вокруг все по-прежнему. То взлетит осветительная ракета, то прошелестит мина, то над головой прогремит очередь. Хоть и не впервой в такой ситуации, но всякий раз приходится напрягаться до предела, сжиматься в комок. «Не раскисать, — приказываю себе, — теперь все зависит от нас всех и от каждого в отдельности. Сейчас нам бессилен кто-либо помочь. Мы можем рассчитывать только на свои силы».

Кажется, слышно соседу, как под ватником стучит собственное сердце. Чувствую, что и зубы стучат. Осторожно подтягиваю руку и касаюсь щеки. Нет, это от перенапряжения. Челюсти стиснуты, как медвежий капкан, намертво.

В наших руках пока главный козырь — внезапность. Бегут, бегут секунды выжидания. Ждем команды и вслушиваемся. Разведчику необходимо улавливать каждый шорох, понимать, что происходит в тот или другой момент у противника, то есть о чем говорят гул, дрожь земли, шорохи, лязг оружия, обрывки фраз — и на основании этого, даже не видя врага, мысленно представлять, что происходит у него.

Отчетливо слышу чужую речь. Немцы переговариваются. Я же нахожусь рядом и не могу понять, о чем разговор. А ведь несколько лет учил в школе немецкий язык! Вот здесь, где знание его так важно и нужно, даже смысла разговора не могу уловить, хотя учителя ставили в мой табель хорошие отметки. И такая меня вдруг взяла досада и злость, лежу и ругаю себя на чем свет стоит, хотя отчетливо сознаю, что положение от этого не изменится.

Постепенно группа освоилась со своим местопребыванием, первоначальное возбуждение улеглось. Это уже хорошо. Приближается развязка. Мы убедились, что перед броском, если позволяет обстановка, нужно выждать, сделать маленькую паузу. Это дает возможность действовать более решительно, осмотрительнее и дружнее. Такая пауза позволяет полнее мобилизовать все внутренние ресурсы разведчика.

Наши фигуры напряглись, сжались и приготовились к броску. Уже наготове гранаты. Мы с уважением относимся к ним. Это ничем не заменимая в нашем деле «карманная артиллерия». Особенно при бое в траншеях. Граната и за поворотом траншеи фрица достанет, она и в блиндаже или дзоте его найдет. И мы добрым словом не раз вспоминали, когда умелое применение гранат решало исход операции. Признаться, это пришло к нам не сразу и не само по себе, а как результат бесчисленных тренировок. Дышинский стремился не только научить нас метко бросать гранаты в цель из любого положения, но, и что не менее важно, не бояться их, хотя, честно говоря, нам было порой и страшновато. Взводный в этих случаях любил повторять: «Если на тренировках разведчик оплошает, струсит, то в бою он не стоит и гроша».

Выдержка и решительность — это то, что ценится в разведчике. Сейчас это наше оружие. А драгоценные секунды бегут… Наконец, дана команда — приготовиться, а потом последовал короткий и резкий, как выстрел, взмах руки. И вся группа, как один человек, броском устремляется вперед. Мы уже наверху. Рывок Шапорева на себя — и пулемет в его руках. Немец от неожиданности истошно закричал. Трое — Неверов и мы с Канаевым — хватаем немца за воротник, руки и тащим его из окопа. Но в следующий миг из-за ближайшего поворота траншеи, находящегося у торца кирпичного здания, летит граната и попадает в окоп к пулеметчику. Мы с Канаевым бросаем немца и укрываемся за бруствером. Но Неверов мертвой хваткой держит его за воротник. Взрыв. Резкий запах тротила бьет в нос. Мы снова бросаемся к немцу и пытаемся вытащить его из окопа. Он обмяк и выскальзывает из рук. Взрывом гранаты у него оторваны ступни ног. Он, возможно, уже мертв. Нам же нужен «язык» живой, здоровый.

— За поворотом в траншее — немец! — кричит Дышинский.

Это затаился тот, который бросил гранату. Стремглав бросаемся за ним. Немец убегает, но мы успеваем перекрыть траншею, и ему удается прошмыгнуть в блиндаж. Мы врываемся за ним следом. Здесь немец пытается оказать сопротивление. Получаю удар и я. Неверов как-то изловчился и со всего плеча саданул немца в переносицу. Мне показалось, что под кулаком что-то хрустнуло. Голова немца резко дернулась, и он, словно боясь ее потерять, схватился за лицо. Еще мгновение — и Иван заламывает немцу руки и, как куль, бросает его на свою широкую спину. Иван бежит с пленным по траншее, мы пытаемся помочь. Траншея глубока, но узка, и наша помощь малоэффективна.

— Иван, наверх, — хрипит Дышинский и, ухватившись за воротник, пытается стащить немца с его спины. Но разве можно добычу вырвать из рук Неверова в такой критический момент? Траншея кончается, и Иван начинает карабкаться с ношей наверх. Во всей его фигуре — яростная сосредоточенность и динамизм. Мы помогаем ему, вцепившись в пленного. Наконец общими усилиями вытаскиваем их из траншеи, и Иван, не останавливаясь, бежит к провалу, не задерживаясь, прыгает вместе с пленным вниз на снег, ни на миг не выпуская прикипевшую к рукам ношу. Мы с Канаевым следуем за ним. Вокруг разгорается бой. Замечаю стоящего во весь рост Шапорева, стреляющего из трофейного пулемета. Во вражеских траншеях рвутся гранаты — вступила в бой группа прикрытия. С ними и Дышинский. Он все успевает видеть, сквозь тревожную какофонию звуков пробиваются отрывистые слова его команд.

На бегу удается заметить, что Неверов и пленный — ранены, но сейчас не совсем удобный момент для оказания им помощи. Нестройно бежим по провалу, совсем не думая о том, что в следующий миг можем свалиться в бездну.

Немцы всполошились. Перед тем как выскочить из этого ненадежного укрытия, с ходу бросаемся в снег и осматриваемся — все ли здесь? А вот подбежала и группа прикрытия. Она, как и мы, бросается в снег. Все затаиваемся. Но ведь в любой момент нас здесь могут легко обнаружить. Надо отходить, и как можно скорее. Сейчас думаем, хотя и не говорим об этом друг другу — только о сохранении пленного. Иван по-прежнему не выпускает его из рук.

— Вперед! — шепотом командует нам Дышинский.

Все дружно выскакивают из провала — мы с пленным устремляемся к нашим траншеям, а группа прикрытия открывает огонь по ожившей огневой точке, стараясь подавить ее и одновременно вызвать огонь на себя. Бежим, а по дороге ни одного укрытия, где можно переждать настильный огонь врага, особенно сейчас, когда мы видны как на ладони. Огонь врага нарастает. Это подключаются немцы, прибежавшие на помощь с соседних участков.

Вжиг… вжиг… вжиг… — мечутся вокруг нас разноцветные светлячки трассирующих пуль. За спиной небо расцвечивается ракетами. Чиф… чиф… тьиу… тьиу… — разноголосо высвистывают пули, рикошетом уходя из-под ног. Бежим рывками, бросаясь из стороны в сторону. Но это не помогает. Пулеметная очередь прожигает ногу одному, через несколько секунд падает как подкошенный, лицом в снег, другой. Подхватываем их и бежим, волоком унося раненых. Пленный тоже стонет — не уберегли. К нам на помощь приходят товарищи из группы прикрытия.