Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин

— Племя альфа! — отец Габриэль передразнил Глеба. — Да что ты понимаешь! Время от времени человечеству предлагались идеи . Но их торжество было ограниченным. Почему? — загремел отец Габриэль. Теперь перед ними был одержимый фанатик. — Потому что противоречили природе человека! Теперь мы изменим природу. Подгоним ее под идею. И идея перестанет быть утопией. Станет реальной, потому что мы изменим, заново создадим реальность.

— Все эти идеи, — поморщился Глеб, — торжествовали как раз потому, что много чему отвечали в нашей природе.

— До сих пор торжество их было временным, — гремит священник. — Понимаешь ли ты, вре-мен-н-ым. А теперь нас ждет Вечность.

— Ну да, вечный двадцатый век, — говорит Мэгги, — на одной планете создаем фундаменталистскую теократию, вы же сейчас об этом, падре? На другой делаем коммунизм какой-нибудь, чего стесняться? На третьей что-нибудь тоталитарно экологическое… ну и по списку далее. И над всем, — она кивнула на священника с его подручными, — ваша троица. И навечно, да?

Аврора Браун встала со своим бластером, ударила Мэгги ногой в лицо, сказала вкрадчиво:

— Давай-ка попробуем без истерик, хорошо? — села на свое место.

Глеб подхватил Мэгги с пола.

— Истерика будет у тебя, милая, когда твои друзья начнут делить эту Вечность и решат обойтись без тебя, — сплюнула кровь Мэгги.

— Коммунизм? Теократия? Устранение свободы? — отец Габриэль обращался к Глебу с Мэгги, — моя идея гора-а-здо сложнее.

— Знаете, падре, — Глеб обнял Мэгги за плечи, — а мне неинтересно. Вообще! Понимаю прекрасно, что мне осталось несколько минут жизни и слушать всю эту вашу пошлость…

— Как хотите. — Обиделся, отвернулся отец Габриэль.

— У нас, так сказать, «в холодильнике», — Аврора Браун улыбнулась Снайпсу, — миллион человеческих эмбрионов и если поменять кое-какие параметры в генетическом коде… Понимаете, этому миллиону уготована особая роль в нашем мире… Но без вас мы можем впасть в авантюру, всё испортить, а мы не вправе не только ошибаться — просто рисковать. «Не навреди» — получилось так, что этот принцип стал для нас главным, как ни банально.

— Неужели вы не понимаете, — Мэгги улыбается разбитыми губами, — вы не просто банальны, — вы комичны.

— Можно? — спросила отца Габриэля Аврора Браун.

— Подожди немного, — ответил тот, — мало ли как, вдруг эта голенастая обезьяна для чего-нибудь да пригодится.

— Что, профессор? — говорит Глеб. — Не успели построить мир без Зла. Придется теперь выбирать между.

— У него нет выбора, — пожал своими бронированными плечами Керенджи.

— Но тем не менее я его сделал, — сказал Снайпс.

— Понятно, — процедил отец Габриэль.

— Я тоже, — сказала Ульрика.

— И я, — кивнул Энди. — Так нельзя, Аврора. Понимаешь, нельзя!

— Я не понимаю вас, профессор! — кричит отец Габриэль. — Вы же хотели Добра. Ради него шли на жертвы. Троглодитами этими вашими пожертвовали. Рисковали бессмертной вашей душой. Может быть, уже погубили ее, кто знает. И всё ради какого-то будущего и, к тому же, утопического Добра. А я предлагаю Добро реальное, что уже начинается завтра. Теперь, когда я… когда мы с вами можем сделать то, после чего Царство Божие перестанет быть метафорой для вас и недостижимым будущим для меня, вы смалодушничали. Чего испугались?! Я не понимаю!

— Я попытался запустить по колеям мир, в котором когда-нибудь, может быть, будут полнота и целостность Бытия. И метафизика этой полноты будет светлой, сбывшейся, достигшей самой себя. Я запутался, я понимаю. Но ваше Добро, ваше Царство Божие, они же вместо Бытия и Света!

— Но только это Добро! И только оно абсолютно! — вскакивает отец Габриэль. — А все эти фикции свободы! Какая свобода, если в начале у вас был генномодифицирующий скальпель?!

— Я пытался так ее умножить, — ответил Снайпс. — Не знаю, верите ли вы в Бога, — я не верю, но знаю: Он не примет этого вашего Царства Божия.

— Примет, профессор. Примет! Потому что только это Царство Божие сделает его Реальностью для всех вас.

— Не надо бегать по комнате, — строго сказал отцу Габриэлю Керенджи. — Вы мешаете мне контролировать ситуацию. — Отец Габриэль остановился на месте.

— Профессор, я предложил вам воплотить невоплощаемое, выйти за рамки предначертанного, на свободу из клетки нашей человеческой сущности-сути — и всё это не по капризу, не из похоти Духа, а во имя Добра! Во имя Бога Добра, понимаете?!

— Для меня могут быть Бытие и Свет без Бога, вне его… пусть я, может, не прав, но это так для меня… Но Бог без Бытия и Света для меня абсурден. Вы же пытаетесь доказать, что Он есть потому, что отменяет Бытие и Свет.

— Он больше и глубже и потому он вправе.

— Если вдруг вы правы, — перебил его Снайпс, — он отменит Самого Себя… если он есть, — добавив своей глубине. Миру, жизни, добавив…

— Не святотатствуйте! Я запрещаю! — отец Габриэль чуть было снова не начал бегать по комнате.

— Вы сейчас возмущаетесь как священник? — вежливо осведомился Энди.

— Послушайте, профессор… Роберт, — отец Габриэль вдруг стал говорить тихо. — Мы с тобой одной крови. Нравится тебе или нет, но это так. Нас разделяют лишь слова, дефиниции, фразы.

— Для меня этого уже достаточно, — улыбнулся профессор.

— Это отказ? — спросил отец Габриэль. — То есть вы, уважаемый мэтр, собираетесь умереть за слова и фразы?

— За то, что серьезнее, глубже слов у меня уже не получится, — сказал Снайпс. — Не тот масштаб у меня, видимо.

— Но вам же страшно, — сказал священник.

— Страшно, — согласился Снайпс.

— Ну, а вы? — отец Габриэль обратился к Ульрике.

— Я знаю, что там ничего нет, — говорит Ульрика. — Но если бы было возможно сознание там , у меня была бы одна мысль: слава богу, что от наших пробирок и аппаратов и от самого нашего скальпеля зависит не так уж и много.

— Получается, девочка, ты готова умереть, кануть в небытие, в это самое никуда (как ты считаешь!), где ни сознания, ничего вообще, только за то, чтобы не дать в наши руки инструмент, который нам не слишком-то и поможет? — театрально всплеснул руками отец Габриэль.

— Как ни смешно, но да, — ответила Ульрика.

— Ну, а ты, Энди, так тебя кажется? Чем порадуешь?

— Я не согласен с Ульрикой, — произнес Энди.

Отец Габриэль оживился.

— Там что-то всё-таки есть, — сказал Энди.

— Вам как священнику, должно быть, приятно такое услышать в наш век, — съязвила Аврора Браун. — Но у нас нет времени на дискуссии, что сами по себе, наверное, интересны. Поэтому давайте-ка попробую я.