Паводок - Юнни Халберг

У его ног в грязи стоял коричневый фибровый чемоданчик. Там он его поставил. На первый взгляд, Тросет вроде и не волновался из-за дома, но фибровый чемоданчик, который стоял в грязи, впитывая дном дождевую воду, говорил о другом. С Тросетом что-то происходило, только ни по глазам этого не видно, ни по рукам, ни по лицу. Мне живо представлялись жестокие схватки на изрытом, топком поле боя, лязг стали, глухие удары по искореженным повозкам, раненые лошади, бьющиеся в грязной жиже среди рваных мундиров.

Тросет смигнул с век дождинки.

— Сызнова одни обломки. — Он нагнулся, поднял чемоданчик, зашагал дальше.

Мать кашлянула. Юнни сунул руки в карманы дождевика. Обернулся, глянул на Тросета, поспешил следом за ним, догнал и, опустив глаза, приноровился к ритму шагов нашего бывшего соседа.

Пониже Йёрсума на трухлявых остатках какого-то помоста под дырявым дощатым навесом сидела девчонка, а рядом с ней маленький черный щенок. Юнни подошел к ним. Девчонка погладила щенка, широко расставленные глаза снисходительно посмотрели на Юнни, который неотрывно глядел на щенка.

— Как его кличут? — спросил я.

— Эдип, — ответила девчонка.

— И сколько ему?

— Взрослый уже.

— Можно он его погладит?

— Нет.

— Почему?

— Гладить Эдипа можно только мне. — Она потрепала щенка по голове.

Я поставил чемодан на землю. Девчонка жила где-то возле Рёси. Подростком мне довелось однажды побывать в Рёси. По объявлению в «Курьере» отёц собирался приобрести там большую печку. Помню, мы заехали в Хёугер, кое-что купили в кафе, а потом двинули в Рёси. Когда я увидел эту усадьбу, у меня почему-то возникло ощущение, что на много миль окрест вообще нет людей, хотя до Хёугера было рукой подать. Мы зарулили во двор и вылезли из машины — отец, Хуго и я. Постояли в ожидании. Никого. Поодаль во дворе виднелось гумно. Отец посигналил. И вдруг из-за угла гумна высунулся лысый старикан в черном и уставился на нас, не говоря ни слова. Через минуту-другую в жилом доме открылась дверь. На крыльцо вышла бабенка лет тридцати, стриженная под горшок, в мужской одежде и в черных сапогах. Когда она здоровалась с отцом, я заметил у нее на руке мужские часы с металлическим браслетом. Голос этой бабенки показался мне странным, звучал все время на одной ноте. А старикан по-прежнему таращился из-за угла. Отец спросил, нельзя ли посмотреть на печь, и бабенка повела его к свайному сараю. Он заглянул внутрь. Мы прошлепали через грязный двор, зашли в сарай и начали по частям перетаскивать печь к машине. На втором заходе я заметил в углу сарая пыльный деревянный ящик с синими камнями. Таких камней я никогда не видал. Синие, как синий школьный мел, округлые. Я присел возле них на корточки, протянул руку и хотел было взять один, как вдруг чей-то голос за спиной произнес: «Не трожь». В дверях стоял мужчина. Тоже стриженный под горшок. Лицо худое, глаза впалые, воспаленные. Желтым от табака пальцем он показал на ящик и проскрипел: «Нельзя их трогать». Подошел ко мне, наклонился над ящиком, провел по камню кончиком пальца. Палец посинел. Он поднес его к губам, проскрипел: «Страшный яд!» — вышел за дверь и уковылял прочь.

— А почему вы пешком идете? — спросила девчонка.

— Пришлось из-за паводка покинуть усадьбу. В Хёугер идем, — сказал я.

— Там один человек утонул.

— Чего она говорит? — Мамаша подошла ближе.

— Женщина. Река ее забрала. — Девчонка прижала к себе щенка.

Я спрыгнул с помоста, подобрал узлы и чемодан и быстро зашагал дальше, таща за собой Юнни. Грязь летела во все стороны. Юнни хныкал. Я думал о Сив. Слышал, как мамаша что-то крикнула в дождь, и свернул за поворот. Вряд ли это Сив. Она откуда хошь выберется. Однажды попала в аварию, «фиат» раздолбала, а сама отделалась парочкой царапин. За поворотом я увидел дома. Юнни высвободился из моей хватки и, опершись ладонями на ляжки, пытался перевести дух. Я рванул к домам, а перед глазами у меня стояло ее лицо, каким я видел его, когда она закрывала за мной дверь. Я ей не позвонил. Между тем я добрался до деревянной церквушки с запущенным кладбищем. У ворот стояли две бабенки лет тридцати, разговаривали о чем-то.

— Очень милая была женщина… — донеслось до меня.

Я бегом припустил за угол. На площади перед кафе стояли два пикапа и несколько легковушек, а на газоне возле парковки толпилось десятка два-три людей. Оранжевый автомобильчик с оранжевой мигалкой на крыше остановился прямо на газоне. Из этого автомобиля вылез мужчина с одеялом в руках. Народ расступился. Мост уцелел, но щит с надписью «Осторожно, дети!» на том берегу исчез. Подъездная дорога и деревья по обе ее стороны тоже сгинули. Йёра вышла из берегов, проложила себе новое русло и смыла десяток метров дороги. Мутно-серая вода в реке вскипала белой пеной. У опушки леса и на лужайке пониже ее громоздились кучи выброшенных течением камней. Я поставил чемодан и узлы на землю. Через дорогу шла какая-то женщина с фотоаппаратом. Я спросил, что случилось. Она ответила, что одна из местных жительниц утонула, когда Йёра меняла русло.

Из-за угла выскочила запыхавшаяся мамаша.

— Кто утонул? — спросила она.

— Не знаю, — сказал я.

— Возьми Юнни! — Она побежала дальше.

Я взял Юнни за руку.

— Утонула Эстер Хёуг, — произнес женский голос.

Я обернулся. Это была хозяйка кафе.

Тросет, тяжело ступая, поднялся по лестнице и вошел в кафе. Мамаша, как я видел, пыталась протиснуться внутрь кольца зевак. Один из них оглянулся и что-то сердито буркнул. На дороге затормозила очерёдная машина. Из нее вылез мужчина с докторским саквояжем, направился к толпе. Мамаша сумела-таки протиснуться между двух зевак с зонтиками. Я видел, как она старается удержать отвоеванные позиции, с улыбкой глядя на одного из мужчин. Кольцо расступилось, пропуская врача. Я мельком увидал серый плед и ногу в белой кроссовке, потом — мужчину, который, сидя на корточках, делал Эстер Хёуг искусственное дыхание. На ней был коричневый свитер. Сив я на газоне не видел и пошел к углу кафе поглядеть, на месте ли ее дом. Выше по склону, между мостом и старой лесопилкой, из леса водопадом хлестала река. Она мчалась мимо дома Эстер, но садик и красный домишко уцелели. Я взобрался на придорожную кучу песка, посмотрел на дом Сив — в окнах темно. Слез на дорогу и вместе с Юнни направился к кафе. Хозяйка вышла на крыльцо, накинув на плечи вязаную кофту.

— Вы не видели Сив? — спросил я.

— Уехала она вчера вечером.

— Вчера? Одна уехала?

— Нет, с каким-то мужчиной. Он за ней заехал.

— Кто это был?

— Не знаю. Не присматривалась. Но точно не полицейский.

Жаль, я тогда не стукнул ее новенький японский джип. Что может быть омерзительнее этакой вот грымзы, обосновавшейся в медвежьем углу вроде Хёугера?!

— Ну-ка, отойди! — Она оттолкнула меня в сторону.