Мы здесь - Майкл Маршалл Смит

Расположенный у Семьдесят четвертого шоссе, как раз возле въезда-выезда в Рокбридж, «Кендрикс» однозначно принадлежал к категории последних. Как заведение он существовал уже сорок лет. Среди здоровенных металлических букв его названия перед литерой «S» когда-то наличествовал апостроф, но его давно сдуло бог весть какими ветрами, на что всем, собственно, было глубоко наплевать, включая самого Райана Кендрика. По общему поверью, ржавый знак пунктуации все еще валялся где-то поблизости – может статься, в топком илистом ручье, что опоясывал сзади автостоянку. Временами кто-нибудь из перебравших гостей в наплыве лихого куража пытался отыскать ту загогулину, но в силу своего состояния быстро терял энтузиазм и убредал восвояси. Кендрик умер в две тысячи восьмом, после короткой борьбы не на жизнь, а, как оказалось, на смерть с раком легких, и после пары лет, на протяжении которых бар переходил из рук в руки чуть ли не ежевечерне, заведение определилось со своим обличьем и стало тем, чем, собственно, было всегда, – затрапезной пивнухой: пошарпанная меблировка, пара пошарпанных бильярдных столов, пошарпанная деревянная стойка, а также горстка весьма пошарпанных завсегдатаев (последние небольшим числом сидели по углам, спиной к двери). Общим фоном играла негромкая музыка. С экрана телевизора над стойкой что-то с жаром, но впустую – звук был отключен – вещал какой-то фанфарон.

Дэвид попытался вспомнить, когда он был здесь в последний раз. Наверное, лет пять или шесть назад, вскоре после того, как они начали встречаться с Доун. Помнится, Кендрик еще был жив, хотя уже мало чем напоминал некогда шумного разухабистого бугая – так, высохшая оболочка. Этот бар уже тогда метил в категорию притонов. Теперь он в ней, судя по всему, окопался окончательно.

У бармена – судя по виду, он только что получил дурные вести о своей собаке – писатель взял пива. Бутылочку он прихватил с собой к столику в самом темном углу и сел там спиной к двери. Вероятность, что он здесь встретит кого-то из знакомых, была невелика – но очень уж несимпатично выглядела сама мысль о возлиянии среди дня. Дэвиду и вовсе не хотелось употреблять алкоголь, но неизвестно, как бы откликнулся бармен на вежливую просьбу о низкокалорийном латте, неважно, с шоколадкой или без.

Осторожно прихлебнув пива, Дэвид исподтишка огляделся. На стене висела афиша какого-то шоу, давно просроченная. Зачем он здесь вообще? После долгой бессонной ночи сложно сказать. Но как бы он ни старался сосредоточиться на работе, мысли упорно возвращались к той мелочовке на ступенях крыльца. По какой-то причине ее вид действовал еще сильнее, еще притягательней, чем спичечный коробок. Она словно о чем-то напоминала, но о чем именно, никак не удавалось взять в толк. Писатель, как мог, пытался вытряхнуть эту мысль из головы. Но она все возвращалась. И при этом кто-то словно сжимал в кулаке его внутренности, с каждым новым разом все сильней.

Для себя он решил, что придет сюда посидеть с полчасика. У Доун на работе собрание, и дома она будет не раньше девяти, так что здесь все схвачено. Коробок лежал в кармане. Его Дэвид думал при уходе оставить на столе – оставить и забыть заодно с самой мыслью, что он здесь тщетно пытался что-то вспомнить.

Если всю свою жизнь изводить на анализ каких-то смыслов, явных или мнимых, то в конце рабочего дня, когда встаешь из-за стола, бывает трудно остановиться. То же самое, похоже, и здесь. Какая-то необъяснимая перемена. Несколько нацарапанных символов. Всего-то делов.

Еще двадцать пять минут, и он отсюда уйдет.

– Привет, Дэвид, – услышал он вдруг чей-то голос.

Литератор вскинул глаза. Гулко стукнуло сердце. Над столом возвышался мужчина – худой, из-под темного пальто проглядывают джинсы и белая сорочка. Загорелый, с трехдневной щетиной на подбородке. Глаза острые, синие.

Это был он – тот самый человек, которого Дэвид видел на Пенн-стейшн. Наглец, который его толкнул, а затем неотступно шел следом. Увидеть его было все равно что вскочить среди ночи от сатанинской трели телефона.

– Кто… – начал было писатель и осекся.

– Этот стул свободен? – спросил незнакомец.

Дэвид сидел, тупо уставившись на него. На этот изумленный взгляд наглец оскалился улыбкой:

– А впрочем, кто из нас на самом деле бывает свободен? И главное, когда?

– Что?

– Ты так сам в свое время говаривал. Было забавно.

– Я понятия не имею, о чем вы.

Незнакомец уселся напротив:

– Со временем понимание наступит.

– Что вы здесь делаете? Что вам угодно?

– Видеть тебя, само собой.

Дэвид выложил на стол спичечный коробок:

– Я столкнулся с вами в Нью-Йорке. Нечаянно. Затем снова видел вас на вокзале. Вот и все, что я знаю.

– Нет. Это лишь все, что ты помнишь.

– Послушай, – невольно подхватывая фамильярный тон собеседника, обратился к нему писатель, – это что, какой-то розыгрыш? Афера? Из-за того, что…

Его собеседник приложил палец к губам:

– Не надо столько слов. Так лучше узнаешь и лучше усвоишь. И не будешь шарахаться при вспоминании, как оно все делается.

Дэвид непроизвольно заговорил тише:

– О чем это ты? Что еще за оно?

Незнакомец поднял бутылочку литератора и, сделав неспешный глоток, поставил ее ровно туда, где она стояла: прямо на тот же потный кружок.

– Ты меня разыгрываешь? – вытаращил округлившиеся глаза Дэвид.

Нахал откинулся на стульчике и сложил руки у себя за головой:

– Оглядись, дружище.

Дэвид огляделся. Бармен сейчас разглядывал рекламку набора для барбекю. Сидящие поодаль выпивохи сонно глазели себе в стаканы, а один с умным видом читал книжонку.

– Я не случайно выбрал именно пять вечера, – заговорил странный собеседник. – Полуденная смена разошлась по домам, а кое-кто успел набраться, и им теперь все по барабану. Вечерняя толпа еще не привалила. Так что в это время каждый дает другим уйму свободного пространства.

– И что?

– Что я сделал, никто не видел. Значит, этого не произошло. Никто не видит, никто не знает, верно? Ну, хотя бы это тебе о чем-то говорит?

Дэвид сглотнул. Это о чем-то говорило, хотя и неизвестно почему.

– Как ты разузнал, где я живу?

– Я видел поезд, на котором ты отбыл из города. Понятное дело, одного этого было бы недостаточно, но я также слышал, как твоя жена упомянула про какой-то там Рокбридж. А сложить два и два мне ума хватает. К тому же обычно я всегда заполучаю то, чего хочу. Пора бы это тебе уяснить.

Литератор ощутил, как нутро ему сжимает рука – на этот раз куда сильнее, чем раньше. Словно некие пальцы – необычайно тонкие, длинные – выстреливают из рукавов, как пучки лучей, и вонзаются, сжимают, терзают…

– Мне пора, – не своим, чужим голосом выдавил он. – Я пошел.