Кадавр. Как тело после смерти служит науке - Мэри Роуч

Шанаган ждет меня в аэропорту. На нем ботинки Dockers, рубашка с короткими рукавами и очки в оправе, как у летчика. Волосы аккуратно причесаны на пробор. Они похожи на парик, но они настоящие. Он вежливый, сдержанный и очень приятный, напоминает мне моего знакомого аптекаря Майка.

Он совсем не похож на портрет, который я составила у себя в голове. Я представляла себе неприветливого, бесчувственного, возможно, многословного человека. Я планировала провести интервью в поле, на месте крушения какого-то самолета. Я представляла себе нас двоих в морге, временно сооруженном в танцевальном зале маленького городка или в спортивном зале какого-то университета: он в испачканном лабораторном халате, я со своим блокнотом. Но это было до того, как я поняла, что Шанаган лично не занимается вскрытием тел. Это делает группа медицинских экспертов из морга, расположенного вблизи места катастрофы. Иногда он все-таки выезжает на место и исследует тела с той или иной целью, но все же в основном он работает с готовыми результатами вскрытия, соотнося их со схемой посадки пассажиров, чтобы идентифицировать расположение источника повреждения. Он сообщает мне, что чтобы увидеть его за работой на месте аварии, вероятно, нужно подождать несколько лет, поскольку причины большинства катастроф достаточно очевидны и для их уточнения не требуется изучать тела погибших.

Когда я говорю ему о своем разочаровании (поскольку не имею возможности вести репортаж с места катастрофы), Шанаган выдает мне книгу под названием «Аэрокосмическая патология» (Aerospace Pathology), в которой, как он меня заверяет, есть фотографии таких вещей, которые я могла бы увидеть на месте падения самолета. Я открываю книгу в разделе «Расположение тел». На схеме, отражающей местонахождение фрагментов самолета, рассеяны маленькие черные точки. От этих точек проведены линии к вынесенным за пределы схемы описаниям: «коричневые кожаные туфли», «второй пилот», «фрагмент позвоночника», «стюардесса». Постепенно я добираюсь до главы, в которой описывается работа Шанагана («Характер повреждений людей в авиакатастрофах»). Подписи к фотографиям напоминают исследователям, например, о том, что «сильный нагрев может привести к образованию внутри черепной коробки пара, приводящего к разрыву черепа, что можно спутать с повреждением от удара». Мне становится ясно, что черные точки с подписями дают мне вполне достаточное представление о последствиях катастрофы, как если бы я побывала на месте падения самолета.

В случае крушения самолета TWA 800 Шанаган подозревал, что причиной катастрофы послужил взрыв бомбы. Он проанализировал характер поражения тел, чтобы доказать, что в самолете произошел взрыв. Если бы он нашел следы взрывчатки, то попытался бы установить, в каком месте в самолете была заложена бомба. Он достает из ящика стола толстую папку и вытаскивает из нее отчет своей группы. Здесь — хаос и запекшаяся кровь, результат самой крупной авиакатастрофы пассажирского самолета в цифрах, схемах, и диаграммах. Кошмар трансформирован во что-то такое, что можно обсуждать за чашкой кофе на утреннем собрании Национального комитета по безопасности на транспорте. «4:19. У всплывших жертв преобладание правосторонних повреждений над левосторонними». «4:28. Переломы бедер и горизонтальное повреждение основы сидений». Я спрашиваю Шанагана, помогает ли деловой и отстраненный взгляд на трагедию подавить естественное, как мне кажется, эмоциональное переживание. Он смотрит вниз, на свои руки со сплетенными пальцами, которые покоятся на папке с делом о крушении рейса 800.

«Морин может вам сказать, что я плохо справлялся с собой в те дни. Эмоционально это было чрезвычайно тяжело, особенно в связи с большим количеством молодежи на том самолете. Французский клуб одного из университетов летел в Париж. Молодые пары. Нам всем было очень тяжело». Шанаган добавляет, что это нетипичное состояние экспертов на месте гибели самолета. «Вообще, люди не хотят погружаться в трагедию слишком глубоко, так что шутки и свободное общение — довольно обычная манера поведения. Но не в этом случае».

Для Шанагана самым неприятным в этом деле оказалось то, что большинство тел были практически целыми. «Интактность тел беспокоит меня больше, чем ее отсутствие», — заявляет он. Такие вещи, на которые большинству из нас трудно смотреть, — отрезанные руки, ноги, куски тела — для Шанагана достаточно привычное зрелище. «В таком случае — это просто ткань. Вы можете заставить свои мысли течь по необходимому руслу и выполнять свою работу». Это кровь, но она не вызывает печали. Можно привыкнуть работать с кровью. А с разбитыми жизнями — нет. Шанаган работает так же, как любой патологоанатом. «Концентрируешься на отдельных частях, не на человеке как личности. При вскрытии описываешь глаза, потом рот. Ты не стоишь рядом с ним и не думаешь, что этот человек — отец четверых детей. Только таким образом можно подавить свои эмоции».

Забавно, но именно интактность тел может служить ключом к разгадке того, был взрыв или нет. Мы находимся на шестнадцатой странице отчета. Пункт 4.7: «Фрагментация тел». «Люди, находящиеся вблизи эпицентра взрыва, разрываются на части», — тихо сообщает мне Деннис. Этот человек обладает удивительной способностью говорить о таких вещах так, что это не выглядит ни излишне покровительственно, ни излишне красочно. Если бы в самолете находилась бомба, Шанаган должен был бы обнаружить кластер «сильно фрагментированных тел», соответствующий пассажирам, находившимся в очаге взрыва. Но большинство тел было цело, что легко увидеть из отчета, если знать используемый экспертами цветовой код. Чтобы облегчить работу таких людей, как Шанаган, которые должны анализировать большое количество информации, медицинские эксперты применяют такой код. В частности, тела пассажиров рейса 800 были обозначены зеленым (интактное тело), желтым (разбита голова или отсутствует одна конечность), синим (отсутствуют две конечности, голова разбита или цела) или красным (нет трех или более конечностей или полная фрагментация тела).

Еще один способ, с помощью которого можно подтвердить наличие взрыва, состоит в изучении количества и траектории движения «инородных тел», вонзившихся в тела жертв. Это рутинный анализ, который выполняется с помощью рентгеновского аппарата в рамках расследования причин любой авиакатастрофы. При взрыве фрагменты самой бомбы, а также находящихся поблизости объектов разлетаются в стороны, поражая сидящих вокруг людей. Характер распространения этих инородных тел может пролить свет на вопрос, была ли бомба, и если да, то где. Если взрыв произошел, например, в туалете в правой стороне самолета, сидевшие лицом к туалету люди получили бы ранения передней стороны туловища. Пассажиры у прохода с противоположной стороны были бы ранены в правый бок. Однако ранений подобного рода Шанаган не обнаружил.

На некоторых телах имелись следы химических ожогов. Это послужило основой для возникновения версии о том, что причиной катастрофы стало столкновение с ракетой. Это правда, что химические ожоги при авиакатастрофах обычно вызваны контактом с очень едким топливом, однако Шанаган подозревал, что ожоги были получены людьми после того, как самолет ударился о воду. Разлитое на поверхности воды топливо разъедает спины плавающих на поверхности тел, но не лица. Чтобы окончательно утвердиться в правильности своей версии, Шанаган проверил, что химические ожоги были только у всплывших на поверхность тел и только на спине. Если бы взрыв произошел в самолете, брызнувшее топливо обожгло бы людям лица и бока, но не спины, которые были защищены спинками кресел. Итак, никаких доказательств столкновения с ракетой.