Искушение временем. Книга 3. Соблазны бытия - Пенни Винченци

Вечером, по настоянию бабушки, все играли в шарады. Лукас ретировался в туалет и собирался просидеть там как можно дольше, надеясь, что кто-нибудь заменит его в игре. Выйдя оттуда с книжкой, засунутой под свитер, Лукас вдруг заметил Джорди, проскользнувшего в гардеробную Боя. Что ему там понадобилось? Лукаса заело любопытство. Он прокрался по коридору и встал возле неплотно прикрытой двери, услышав голос Джорди: «Дорогая, я тоже по тебе скучаю». Возникла пауза, но вскоре Джорди заговорил снова: «Ну потерпи еще пару деньков. А потом встретимся за ланчем и будем сидеть долго-долго». Сказав это, Джорди противно засмеялся.

Лукасу стало тошно. Настолько тошно, что он был вынужден вернуться в туалет и провести там еще какое-то время. Лукас пытался убедить себя, что Джорди говорил со своей сестрой или с кем-то, с кем связан по работе, но прекрасно знал: это не так. По развитию Лукас был значительно старше своих четырнадцати лет. Он читал взрослые книги и часто бывал в кино. Интуиция подсказывала ему: подслушанный разговор не имел ничего общего с работой Джорди. В конце концов Лукас вернулся в гостиную и сел, с отвращением поглядывая на Джорди, который вдохновенно говорил о фильме «Отныне и во веки веков».

Во второй раз все обстояло гораздо хуже, поскольку Джорди понял, что Лукас знает. Адели не было дома. Лукас находился на кухне и готовил себе кофе, когда туда вошел вернувшийся Джорди. Писатель был в приподнятом настроении и насвистывал. Взглянув на него, Лукас не поверил своим глазам: на воротничке рубашки Джорди краснело большое пятно от губной помады.

– Ты бы лучше снял эту рубашку, Джорди, – вырвалось у Лукаса. – А то вдруг мама вернется и увидит.

Джорди посмотрелся в зеркало. Его лицо стало пунцовым. Схватив Лукаса за руку, он прошипел:

– А ты, маленький проныра, лучше держи свои поганые мысли при себе!

Потом Джорди кинулся наверх и шумно захлопнул дверь спальни. С этого дня между ними началась открытая война.

Лукас не мог и не желал быть вежливым с Джорди. Его терзала мысль: «Неужели мать так глупа, что любит этого отвратительного человека и доверяет ему?» Обстановка в доме постоянно ухудшалась, пока Джорди не поставил Адели ультиматум: либо Лукас отправится в закрытую школу, где его научат хорошим манерам, либо он, Джорди, сам уйдет из дома.

* * *

Адель понимала: это не пустые угрозы. Она достаточно хорошо знала Джорди. Он сердился на нее за то, что она потакает сыну и до безобразия распустила мальчишку. Джорди сам переживал из-за необходимости отправки Лукаса в закрытую школу. Он был очень доброжелательным и на редкость отходчивым человеком, но Лукас своим поведением постоянно толкал его к опасной черте. Сейчас Джорди уже вплотную подошел к ней. Адель очень любила мужа и боялась его потерять. Конечно, он бы не ушел от нее совсем и не бросил бы их очаровательную дочурку Клио. Но отказ Адели отправить сына в закрытую школу Джорди, скорее всего, расценит как ее отказ от него самого. И тогда он эмоционально отстранится от нее. Возможно, станет больше времени проводить в своем любимом Нью-Йорке. Адель, прошедшая через годы ужасающего одиночества, не хотела, чтобы они повторились. И потому она, хотя и весьма неохотно, согласилась отправить Лукаса во Флеттон. Эта закрытая мужская школа в Бедфордшире пользовалась большой популярностью. Прекрасные здания, углубленное преподавание искусств и передовые методы обучения.

– Мы думаем, тебе там понравится, – весело сказала Адель. – Очень красивое место и…

Но Лукас, посмотрев на мать помрачневшими, сердитыми глазами, ответил, что он наверняка возненавидит это место.

– Лукас! Там же чудесная школа.

– Мне и в Вестминстере неплохо. Я вполне счастлив.

– Тогда и вести себя надо было как счастливый человек, – не выдержала Адель. – Относиться к нам с минимальным уважением. Мы слишком долго терпели. Теперь пеняй на себя.

Адель очень редко говорила с ним в таком тоне. Она никогда не отчитывала Лукаса и почти не делала ему замечаний. Слова матери его крайне удивили, но он промолчал.

И вот настал последний вечер перед его отъездом. Адель терзали раскаяния. Ей всеми силами хотелось помириться с Лукасом, чтобы он не уехал озлобленным. Она трижды пыталась войти к нему и трижды терпела неудачу.

Даже Нони сомневалась в разумности принятого взрослыми решения.

– Боюсь, он выкинет какую-нибудь отвратительную штучку.

– О чем ты, Нони? – Голос Адели был фальшиво-бодрым, однако ее душу снедали те же страхи.

– Возьмет и убежит. Или откажется ехать. Запрется у себя в комнате.

– Не говори глупостей, Нони. Он еще достаточно мал и будет делать то, что ему скажут.

– То-то он всегда делал.

– Согласна. Нас он не боится. Мы для него не авторитет… Понимаешь, он упрямо цепляется за память о вашем отце и потому не желает принимать Джорди.

– Да, maman. Ведет он себя просто отвратительно. Бедный Джорди так долго терпел. Да и ты тоже. Ну и я, если уж на то пошло. Но сейчас Лукас в полном смятении. По-моему, он чувствует, что мы… отказываемся от него.

– Отказываемся? Нони, откуда у тебя такие мысли? Кто от него отказывается? Никто. Никто не посягает на его память об отце. Но вашего отца уже одиннадцать лет как нет в живых. Мы просто чудом спаслись, когда в сороковом году бежали из Франции.

– Может, в этом-то и вся причина, – тихо сказала Нони. – Ты увезла нас. Не захотела остаться.

– Да, увезла. Но… – Адель замолчала.

Она никогда не смогла бы объяснить детям причину своего спешного отъезда. Для них это было бы слишком жестоко, слишком оскорбительно с точки зрения памяти об отце. Адель всегда говорила им, что отец сам настаивал на их отъезде, поскольку в Париж со дня на день могли вступить немцы и это было очень опасно для их еврейско-английской семьи. На самом же деле…

– Я тебя понимаю, maman. Но Лукас думает, что ты должна была остаться. Это его мысли, не мои. Я считаю, что ты действовала очень храбро. Я кое-что помню из нашего путешествия. Я ведь старше Лукаса. И я помню, ты нам рассказывала, какой у нас замечательный отец и как ты его любила. А Лукас думает по-другому.

Да, Лукас думал по-другому. Адель никак не предполагала, что в сыне так сильно проявится отцовская наследственность.

* * *

С каждым годом и, пожалуй, даже с каждым месяцем Лукас все больше становился похожим на отца. Тот же эгоизм, та же зацикленность на собственной персоне, то же врожденное чувство недовольства. И такая же уверенность, что он может владеть всем, чем только пожелает.

Похоже, Лукас вбил себе в голову, что все трудности и горести раннего детства достались только ему. Нони не в счет, словно ее не разлучали с отцом. Сестра была его полной противоположностью. Трагедия детства не сделала Нони озлобленной и замкнутой. Все отмечали ее доброжелательный, ровный, веселый характер.

– Она из породы Литтонов, – как-то сказал Джорди, когда у них с Аделью зашел об этом разговор. – Нони – такая же литтоновская женщина, как и ты, дорогая. Потому я так сильно люблю ее.