Ницше. Для тех, кто хочет все успеть. Афоризмы, метафоры, цитаты - Эдуард Сирота

Путешествуя, Ницше постоянно пишет. Из-под его пера выходит объемная рукопись «Утренней зари» – около двухсот страниц не очень разборчивым почерком плохо видящего человека. Можно представить себе дружескую преданность Петера Гаста, взявшегося отредактировать это набело для последующего издания!

Летом – тот самый знаковый визит в Зильс-Марию. По значимости для Ницше родившегося там замысла «Заратустры» это место и время – его «Болдинская осень», всплеск и расцвет как философа, хотя и в весьма узком кругу читателей и еще более узком кругу ценителей.

Осенью 1881 года Ницше попал под обаяние творчества Жоржа Бизе – его «Кармен» в Генуе он слушал около двадцати раз!

Жорж Бизе (1838–1875) – знаменитый французский композитор-романтист

Весна 1882 года – новое путешествие: из Генуи на корабле в Мессину, о которой чуть позже Ницше напишет цикл стихов «Мессинские идиллии». А в конце апреля началась уже описанная история любви – в Риме он встретил Лу Саломе. Весь последующий год прошел под знаком этих отношений: плавание в Орту, приезд в конце мая в Наумбург, жизнь в Лейпциге, после – снова всю весну Генуя, затем Рим и Зильс-Мария.

В 1883 году вышли в свет две первые части «Заратустры», в начале 1884 года – третья. Осенью 1883 года – вынужденный приезд в Наумбург на помолвку к сестре. Совсем недавно Фридрих вроде бы помирился с Элизабет и матерью после истории с Лу Саломе, а тут впору рвать отношения снова – выбор сестры сродни «плевку в душу» Ницше, уже давно не выносящего все связанное с великогерманством и антисемитизмом.

Отбыв эту «повинность вежливости», Ницше снова кочует: Базель, Генуя, Виллафранка и наконец Ницца. Этот городок не раз еще становился местом «зимовки» Ницше, если это понятие применимо к благодатному европейскому югу (вообще «открытие юга» – довольно своеобразный феномен Ницше). Он не поехал в столь манящий и желанный некогда Париж, не посетил, имея возможность, другие страны и даже относительно близкие к Наумбургу Берлин, Северную Германию, Данию (где несколько позднее о его работах даже прочтут цикл лекций) – его тянуло к Средиземноморью. Причин тут видится две. Одна – климатическая: воздух, климат этих мест для человека с уровнем болезненности Ницше были однозначно предпочтительнее прочих. Но влекло Ницше сюда отнюдь не только и не столько это обстоятельство. Иная атмосфера жизни – вот что привлекало его. На улицах какого-нибудь итальянского городка запросто можно представить танцующую в полноте страсти Кармен – не то, что в холодном Берлине или заскорузлом бюргерском Наумбурге.

Когда-то отказавшись от немецкого гражданства, Ницше все больше отказывался от всего немецкого, что для него воплотилось в сытом самодовольном немецком лавочнике, патологически неспособном на высокие устремления духа. Где уж тут «учить о Сверхчеловеке»!

В начале 1885 года Ницше завершил четвертую часть «Заратустры» и до начала лета прожил в Венеции, все с тем же Петером Гастом. Об этом городе Ницше писал: «Единственное место, где мне постоянно было хорошо и приятно…»

Затем он снова уехал в Зильс-Марию до осени.

Но дела с изданием книг Ницше так или иначе периодически требовали поездок в Германию (ведь писал он на немецком). Дела эти шли из рук вон плохо. «По ту сторону добра и зла» никто не хотел издавать, и Ницше оплатил минимальный тираж из своих невеликих средств, но и тот остался почти нераспроданным – жестокое доказательство пропасти между Ницше и современниками. Даже былой друг Эдвард Роде описал свое впечатление от встречи с Ницше так: «Словно бы он пришел из какой-то страны, где еще никто не жил…»

А перемещения по северной Италии продолжались, и продолжалась работа над философскими эссе. Иногда философия уступала место поэзии и музыке. Так, в октябре 1887 года в Ницце вышел на суд публики «Гимн к жизни» – одно из немногих завершенных музыкальных произведений Ницше, к которому сам автор относился с грустной полупрощальной самоиронией: «Когда-нибудь, в близком или далеком будущем, его будут петь в память обо мне, в память о философе, у которого не было настоящего и который даже не хотел иметь его». Вот такие, едва ли не лирические мысли посещали «демона философии».

Месяц спустя Фридриха ждала небольшая радость: он получил письмо от датского ценителя его трудов Георга Брандеса – того, кто с начала следующего года будет читать в Копенгагене лекции о его философии. Ницше не могли не понравиться такие строки: «Вы принадлежите к немногим людям, с которыми мне хочется говорить». Завязалась переписка.

В это время у Ницше возникла странная идея переосмыслить и переписать все ранее написанное – явление, в чем-то очень показательное. Творчество обычно не бывает обратимым – оно всегда устремлено вперед. И сам Ницше так жил и работал – разрывая с отжившим и не оглядываясь на прошлое. Так учил и его Заратустра. А теперь он вдруг остановился, новые мысли сменились перетряхиванием старых – признак угасания творческого начала (вспомним также мудрую поговорку «Лучшее – враг хорошего»).

Тем не менее Ницше приступил к этой объемной работе. Знал бы он, чем это обернется для его памяти и доброго имени! Из набросков и заготовок к «Переоценке всех ценностей» через несколько лет его сестра и новая распорядительница творчества скомпилирует и издаст печально известную «Волю к власти», ставшую нацистской библией. И это тоже будет Ницше. Только не Фридрих, а Элизабет. Фёрстер.