Шаги в темноте. Убийство Адама Пенхаллоу - Джорджетт Хейер

– Возможно, этот факт не широко известен, но я более или менее трезвенник, – сообщил Чарльз.

– Скорее менее, – уточнил Питер.

Полковник оценил шутку.

– Отлично сказано, Малкольм. Надо запомнить. Можно толковать двояко, да? Так чем же вы занимались? Наносили визит жене викария?

– Для этого я слишком трезв, сэр, – с серьезным видом ответил Чарльз. – Нет. Я общался со странной личностью, рисующей еще более странную картину.

Полковник поднял брови.

– С этим французиком? Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но, по-моему, его картины – полная дрянь. Я человек простой, и если смотрю на картину, хочу увидеть там что-то вразумительное. Хотя, наверное, я отстал от жизни.

– Интересно, что он здесь делает? Вы что-нибудь знаете о нем, сэр?

Полковник покачал головой:

– Нет. И никогда им не интересовался.

– Он не слишком-то располагает к себе, – заметил Питер. – Вероятно, он из тех, кто предпочитает держаться подальше от родных мест.

– У вас, молодые люди, одни тайны в голове! – воскликнул полковник. – Сначала бедняга Титмарш, а теперь этот, как его, Дюваль. Он-то в чем провинился?

– Этот тип заинтриговал нас своими речами, – объяснил Чарльз. – У нас просто кровь в жилах застыла, когда он стал распространяться о Монахе.

Полковник поднял руки.

– Нет-нет, тут я вам не товарищ! Вы хотите сказать, что слушали этого обкуренного торчка?

Чарльз быстро взглянул на него.

– Ага, вы тоже считаете, что он наркоман?

– Я понимаю, что так говорить не следует, – извиняющимся тоном произнес он. – Похоже на клевету. Но здесь все так считают.

Он обернулся на скрип открываемой двери. В комнату заглянул Уилкс. Поздоровавшись, он спросил, подавать ли джентльменам чай. Все отказались, но полковник задержал Уилкса вопросом:

– Послушайте, этот художник донимал мистера Малкольма болтовней о привидении. Он что, опять напился?

Тот, покачав головой, прошел внутрь гостиной.

– Боюсь, что так, сэр. Последние три дня с ним что-то происходит. Сначала все про Монаха говорил, потом о глазах, следящих за ним в темноте, а вчера и вообще плел про какие-то козни и переселение душ, у меня прямо мороз по коже прошел. Сдается мне, он малость свихнулся.

– Ну и дела! Надо бы его приструнить, – пробасил полковник Экерли. – Никогда не знаешь, чего ждать от наркоманов. Он становится опасным для окружающих.

– Да, сэр, и я так думаю, – поддержал Уилкс. – Иногда у него появляется нехороший блеск в глазах.

– Держите от него подальше свои кухонные ножи, – засмеялся полковник.

Питер посмотрел в окно.

– А вот и наш друг Фрип, – объявил он. – Выглядит утомленным.

Чарльз обернулся к окну, но Фрип уже прошел.

– Еще бы. В нашем монастыре много комнат.

– Фрип? Знакомое имя, – насторожился полковник. – Это тот человек с пылесосом?

– Он, – кивнул Чарльз. – Сегодня он демонстрировал его у нас дома. Вернее, по всему дому.

– Эти коммивояжеры просто чума какая-то! – возмутился полковник. – Он и ко мне заявился позавчера, но мой камердинер спустил его с лестницы.

– Я ему говорил, что в здешних местах у него дело не пойдет, – сказал Уилкс. – Почему он тут обосновался? Не слишком удачный выбор, но ему виднее. Так вы не будете пить чай, джентльмены?

– Нам пора идти, – ответил Питер, поднимаясь. – Когда вы пожалуете к нам на партию в бридж, полковник? Может, пойдем сейчас – выпьем чаю и поиграем?

Полковник не возражал, и вскоре они появились в монастыре, где застали Селию в состоянии исступленного восторга по поводу небывалой чистоты в доме, жаждущую немедленно заказать чудо-пылесос.

На следующий день Питер в компании полковника Экерли отправился на площадку для гольфа, которая находилась в дальнем конце деревни. Маргарет поехала на машине в Лондон к своему дантисту, так что Чарльз был вынужден идти к Дювалю пешком.

Он легко нашел его дом, но даже после едких замечаний местных жителей не был готов увидеть столь убогую картину. Везде царило унылое запустение – сад зарос щавелем и крапивой, окна давно не мыли, белая штукатурка местами отвалилась от стены, обнажив грязную кирпичную кладку. Петли были сломаны, и ворота стояли открытыми. Чарльз прошел по тропинке к входу и постучал по облупленной двери тростью. Через несколько мгновений послышались шаги, потом звук отодвигаемого засова, и перед ним предстал Дюваль.

Было очевидно, что к приходу Чарльза он попытался привести в порядок не только гостиную, но и собственную персону. Дюваль был в чистой рубашке и пиджаке с тщательно затертыми пятнами. К тому же он был трезв, хотя его нервозность и дрожащие руки выдавали в нем наркомана.

Дюваль принял Чарльза с льющейся через край любезностью и стал настаивать на совместном чаепитии перед началом переговоров. Чайник, по его словам, уже стоял на плите. Он с таким старанием изображал гостеприимного хозяина, что у Чарльза не хватило духа отказаться.

– Сейчас заварю чай, – захлопотал Дюваль. – Прислуги у меня нет. Вы меня простите?

– Конечно. А пока вы готовите чай, я бы хотел взглянуть на ваши картины.

Хозяин сделал приглашающий жест рукой:

– Все перед вами.

У стен стояло множество картин, на них пестрели беспорядочные цветные пятна и громоздились кубы. Лишь пара из них поддавалась хоть какому-то объяснению.

– Смотрите сколько хотите! – патетически воскликнул Дюваль. – Так вы сможете заглянуть в мою душу.

Из сострадания к душе Дюваля Чарльз расценил это как преувеличение. Однако вежливо поклонился и попросил хозяина не церемониться. Художник тотчас же исчез в пристройке, где располагалась кухня, оставив Чарльза наедине с окружающей обстановкой.

Она была довольно убогой. На первом этаже этого древнего жилища находилась всего одна комната с ведущей наверх крутой лестницей, двумя дверями – в кухню и на улицу, зарешеченными окнами и огромным камином, занимавшим почти всю стену. Низкий потолок подпирали изъеденные древоточцами дубовые балки, затянутые многолетней паутиной. Чарльз предположил, что изначально здесь было нечто среднее между кухней и жилой комнатой, поскольку из центральной балки торчали большие крюки, на которых в старину подвешивались свиные окорока.

Мебель была под стать этой развалюхе. На полу лежала пыльная ковровая дорожка; обстановку составляли три стула, один из которых был прислонен к стене, поскольку у него отсутствовала ножка, а также стол, мольберт, буфет и деревянный сундук у окна, заваленный тюбиками с краской, кистями, тряпками и углем. Еще здесь находились картины, и Чарльз стал лихорадочно соображать, на какой из них остановить свой выбор.