История Бернарды и Тайры на Архане - Вероника Мелан

– Так это же не сложно!

И, не дожидаясь слов протеста, я быстро развернулась, оставив подругу сидеть в закутке, натянула на лицо вуаль и зашагала обратно к белому домику.

– Милейшая, я хотела бы попросить воды, можно? Вокруг никого, а на улице так душно, что уже сил нет идти дальше.

– Конечно, сейчас вынесу.

Вблизи она оказалась похожей на дочь еще больше: тот же прямой нос, ровные черные брови, правильной формы лицо и большие глаза с едва заметной поволокой. Только не желто-зеленые, а черные. Она уже не выглядела молодой, но все еще оставалась красивой, несмотря на тонкие и многочисленные, прорезавшие лоб и щеки морщины.

– Какой хорошенький у вас малыш. Сколько ему уже?

Вода оказалась теплой и чуть приторной, но я глотала ее с удовольствием. Мама Тайры оглянулась и посмотрела за плечо, где на крыльце играл палочками мальчуган.

– Почти шесть.

– Как быстро летит время, да?

– Это точно.

Наверное, она помнила Тайру. Нет, я была уверена, что всегда помнила, просто как прочтешь это по лицу? В усталых глазах? В прижившейся грустинке на их дне? По жестким складкам губ, что образовались после множества бессонных ночей со слезами в подушку?

Помнила. Она, конечно, помнила. И, вероятно, Тайра была права, когда говорила, что встречаться им не нужно. Хотя как знать? Где правда? Что хорошо, а что плохо? Больно в любом случае одинаково, и если так больно мне, то как же больно должно быть Тайре? И почему-то вдруг стало понятным ее желание никогда не иметь детей – не на Архане.

– А как зовут сына? Вы не против, что я спрашиваю? Просто красивый он у вас.

– Да нет, чего же против. Его зовут Тир. В честь дочки назвала.

При этих словах я едва не выронила из рук железную кружку – слишком слабыми и дрожащими сделались мои пальцы.

А спустя какое-то время я привалилась к той же самой стене, у которой несколько минут назад оставила свою попутчицу. Медленно выдохнула, стянула с волос платок, сжала его в руке и тоже стала смотреть на ограду дома на противоположной стороне.

– Его зовут Тир, – сказала я тихо. – Она назвала его в честь тебя.

А когда Тайра посмотрела на меня, я не стала к ней поворачиваться. Не хотела, чтобы она видела мои слезы.

* * *

– Знаешь, я бы с ним все время играла, воспитывала его, я бы его всему научила – как не быть плохим человеком, как растрачивать попусту эмоции, как жить… Я бы развивала его, помогла научиться читать, чтобы он вырос грамотным, получил хорошую профессию, чтобы… чтобы…

Тайра все бормотала и не могла остановиться; кажется, вкуса еды она не чувствовала вовсе – похлебка в ее тарелке исчезала механически, проскальзывая мимо всяких рецепторов. Хлеб то рвался дрожащими пальцами на части, то скатывался в маленькие комочки; весь стол был усеян крошками. Она не видела меня, не видела стола, за которым сидела, не видела ничего, кроме тех иллюзорных картин, которые бесконечной лентой бежали в ее воображении. Она и маленький Тир: играют, учат азбуку, смеются, обедают, бегают по двору, вместе засыпают.

– Я бы столько могла ему дать, понимаешь? Столько всего… Почему? Почему так вышло? Ведь теперь он никогда не узнает, какая я и как сильно я его люблю.

«Может, когда-нибудь узнает», – хотелось возразить мне, но я предусмотрительно молчала – кому известно будущее?

– Я бы окружила его бесконечной заботой, постаралась уберечь от ошибок, от плохой судьбы, огородить от бед и печалей. А теперь…

– Тай, – я медленно и протяжно вздохнула. – Ты не смогла бы.

– Что? Нет, я смогла бы!

– Да не смогла бы. Сейчас тебя переполняют чувства, и это понятно. Но когда эмоции схлынут, ты осознаешь одну странную вещь – да, ты смогла бы его любить, играть с ним и чему-то научить. Но ты никогда не смогла бы огородить его от того, что ему суждено пройти, понимаешь?

В ответ тишина, нахмуренные брови и расстроенный, все еще почти слепой взгляд желто-зеленых глаз – пик синдрома «я-бы-все-смогла» старшей сестры.

– Разве Ким не знал о твоей дальнейшей судьбе? Знал. Но он так же понимал, что это твой Путь, и ты должна его пройти. Должна, даже если он сложен и тернист, потому что только своими ногами – своими, а не его, Кима, – ты должна переступать через препятствия, и только так ты могла в итоге стать тем, кем стала. И потому твой учитель молчал – он был мудр. Думаешь, он тебя не любил или не хотел уберечь? Думаешь, не заботился? Он давал то, что мог, но он не мог дать всего – что-то человек должен делать сам. Так же и Тир. Он сам сможет научиться, пройти преодолеть, просто люби и верь в него. Понимаешь?

Она понимала. Неохотно, расстроено, но понимала.

– Но я бы все равно хотела… Хотела…

– Я знаю, верю тебе. Правда, – я вытянула руку и осторожно пожала ее трясущиеся в миллиметре от скатерти пальцы. – Ты бы очень много хотела ему дать. И я бы хотела, если бы была на твоем месте. Но пока нужно просто принять то, что есть. А потом ты… мы вместе подумаем, что можно сделать, хорошо? Может, ты когда-нибудь надумаешь зайти к ним в гости, и в этом случае я всегда буду рядом, всегда помогу.

– Правда?

– Правда.

В ее душе боролись страх, сомнение и надежда – опасная смесь, глотнув которой, бывает очень сложно принять правильное решение.

– А она… мама… Она так и сказала: «Я назвала его в честь дочки»?

– Да, так и сказала.

Тайра держалась молодцом секунд пять. А потом вновь расплакалась: исказились ее припухшие губы, по щекам градом покатились слезы, выпал из пальцев скатанный в комок хлебный мякиш.

А я сидела, смотрела на нее и молчала.

Знала – сейчас я ничем не могу ей помочь.

Этим вечером, когда над Рууром взошел «фонарь Ирсы», мы лежали в постелях молча; каждый думал о своем.

Громко сопел рядом раздувшийся от обилия еды смешарик – в харчевне он умудрился съесть за раз не только горку спелых плодов ирхи, но так же все три обещанные накануне ореховые сладости. Как только не лопнул? Хотя грех судить того, кто весь день без перерыва на отдых и пищу работал сканером; привычно шуршали под полом полевки.

Спать нам этой ночью, судя по заливистому храпу Ива, с пауками.

Ну да ладно, переживем.

Если бы этой ночью некая гадалка, глядя в магический кристалл, сообщила мне о том, что поутру мы с Тайрой примем решение выдвинуться в пустыню, я бы посмеялась над ее словами и над купленным, скорее всего, в Китае шаром.

Какая еще пустыня? Делать больше нечего?

Но именно такое решение мы и приняли.

И дело не в том, что нам вдруг перестало хватать остроты ощущений, и мы, уподобившись Беару Грилзу[5], решили проверить себя в настоящих боевых условиях, а в том, что мы попросту лишились всякого выбора.