Тонкая нить предназначения - Наталья Калинина

– Не почитали ее и боялись, – ответил после долгой паузы гость. – И не столько за крутой нрав Ольги Владимировны, сколько потому, что считали безбожной.

Гость рассказал, что вопреки обычаю она даже приказала новый дом не освящать, и не только на службы не ходила, – вообще не переступала порога храма. Говоря это, батюшка поджимал губы и сокрушенно качал головой.

– Происходила она из шляхтичей, из обедневшего рода. Говорили, что папенька ее был игрок, из-за карт разорился подчистую и пустил себе пулю в лоб, оставив вдове своей и дочери лишь долги. К счастью, было у матери Ольги одно небольшое поместье, унаследованное от дальней бездетной родственницы. Где-то в Западной Украине. Генерал Седов оттуда-то Ольгу и привез. Увидел ее в одну из своих поездок и очаровался. Приданое за невестой почти не давали, но вот приглянулась она чем-то Андрею Алексеичу. А может, околдовала. Ходили и такие слухи…

Гость вновь сделал паузу, в которую степенно допил из чашки чай и съел целый бублик, шестой по счету. Дарья же к своей чашке так и не прикоснулась. Ждала, что батюшка продолжит рассказ.

– Да, ходили такие слухи, – повторил задумчиво отец Серафим. – Впрочем, дошла до наших мест и еще одна история. Когда у семьи еще были средства, мать с дочерью путешествовали по Европе. Однажды, катаясь на лодке, Ольга упала в воду. Когда девицу вытащили на берег, была она уже бездыханная. Спешно вызванный доктор даже за покойницу ее посчитал. Но рядом случился один француз, граф, вроде пресловутого Калиостро, что душу нечистому продал. И будто бы был между этим графом и матерью Ольги роман. Граф усмехнулся на слова доктора и заявил, что девочка-то жива, но впала в летаргию. Мол, встречал он такие случаи и знает, как вернуть Ольгу к жизни. Доктор, говорят, возразил, что это невозможно. Но тут вмешалась мать, сердце которой разрывалось от горя. Отослала доктора и – прости ее, Господи! – приказала сделать все так, как граф велит.

Француз приказал принести свечей, вина и до утра не беспокоить. Сам он уединился с покойницей, и что там с нею делал, к кому обращался – никто не скажет. Говорили, доносились всю ночь из покоев бормотание, потрескивание, будто трещало дерево в огне, завывание, словно в трубе ветер. А утром, когда, не дождавшись ответа на стук в дверь, люди вошли в покои, застали они графа без чувств в кресле, а Ольгу – мирно спящей. Мертвенная бледность разливалась на ее румяном некогда лице, губы оставались синими, как у покойницы, но тем не менее она дышала. Провела девица без памяти еще с неделю, а затем пошла на поправку.

– А граф? – спросила заинтригованная Дарья у священника.

– А граф исчез, и с тех пор о нем никто ничего не слыхивал. Жив ли, помер – как знать. Ольгина-то матушка пыталась разыскать его, да только не сумела. А Ольга после того несчастного случая изменилась сильно, сделалась мрачной и замкнутой, словно тревожили ее ум тяжелые мысли. Еще одну особенность за ней заметили: не могла она находиться в одной комнате с образами, душно ей становилось, в обморок падала. В храме тоже нехорошо делалось. И креста не носила. Вот какие слухи ходили о нашей барыне. А то, что мог убить ее Андрей Алексеевич, так это пустые разговоры. Он-то хоть и суров, да честен. Не мог он убить супругу свою даже в горячке.

Даша с облегчением улыбнулась и заметно выдохнула. То, что рассказал ей батюшка Серафим, немного напугало, но последняя фраза, произнесенная с такой уверенностью, утешила. А гость, погладив задумчиво бороду, продолжил:

– Отпевал я ее. Нашли тело, хоть уже и по весне. Похоронили Ольгу Владимировну по-христиански. Да и вот что я тебе скажу. Может, много чего там болтали, бабы наши ожидали то грома среди ясного неба, то еще каких несчастий. Нет, все мирно и покойно прошло. Хотя…

Батюшка опять замолчал, будто сомневаясь, стоит ли говорить или нет. Дарья в ожидании ответа затаила дыхание.

– Опять же, бабы наши болтали пустое. Говорили, что не Ольгу-де хороним. Будто зимой одну бабу из соседней деревни зимой во время стирки затянуло под лед. Что ее-то тело и нашли по весне, а не барыни. Узнать там сложно было, только Андрей Алексеич сам признал в утопленнице бывшую жену. Похоронили мы Ольгу со всеми почестями. А затем уехал в столицу и поместье забросил. Даже могилу жены не навещал.

– Вы… Вы могли бы меня туда отвести? – вырвалось вдруг у Дарьи. – Цветы отнесу да приведу в порядок. Может, покойница мучает меня кошмарами потому, что ухода за ее могилой нет?

– А что, дело хорошее, – охотно разрешил батюшка. – И молебны за упокой ее души заказывай. Несчастная девица была. Если правду о ней говорили, то жила последние годы в темноте, без Божьего света.

Их беседу прервала Матрена, пришедшая спросить, останется ли гость на обед и не распорядиться ли поставить лишний прибор. Но отец Серафим отказался, хоть и с видимым сожалением, сославшись на дела. Дарья поблагодарила его сердечно за службу и рассказ и пригласила приезжать чаще. На том они и распрощались.

В ту ночь, впервые с тех пор, как она поселилась в усадьбе, отдыхала Дарья без ночных кошмаров и тревог. Но, однако, на утро повелела во всем доме отодвинуть шкафы в поисках таинственной двери. После разговора с отцом Серафимом мысль, не творились ли в этом доме при жизни его бывшей хозяйки черные дела, встревожила и не отпускала ее. Не связан ли ее прежде мучивший кошмар с этим? Но, однако, хоть ее распоряжение и выполнили в точности, искомой двери не обнаружили. Даша сама лично исследовала стены в комнате первой жены Андрея Алексеича в поисках тайного хода, да только безуспешно. Все в этой комнате казалось безупречным: панель подогнана к панели, без всяких щелей, дающих надежду на тщательно скрываемую таинственную дверь. Что ж, видимо, ее кошмары были пустыми, не вещими снами.

В тот день Даша молилась особо горячо, прося прощения у своего супруга за страшные подозрения в его адрес. По окончанию молитвы она почувствовала себя такой очищенной, будто ее душу омыли в кристально чистом ручье. И в приподнятом настроении молодая женщина решила, что в ближайшие дни обязательно навестит могилу, наведет там порядок и украсит цветами. Да только планам не суждено было сбыться: часом позже доложили, что в бывшей спальне Ольги обнаружили страшную находку – побуревшие пятна, въевшиеся в паркет, которые до этого надежно скрывал темно-красный ковер. А когда по распоряжению новой хозяйки сдвинули стоявшую на нем тяжелую мебель, угол ковра задрался, явив страшные следы произошедшего когда-то здесь преступления. Даше при виде пятен стало дурно, она зажала рот и бросилась прочь. Как же так… Выходит, напрасны оказались слова отца Серафима, убедившие ее в невиновности Андрея Алексеича? «Болтали, что не Ольгу хороним…» – вспомнились ей другие слова батюшки. И страшные картины замелькали перед взором: вот ее супруг стоит рядом с тушей застреленного им медведя, горделиво поставив одну ногу зверю на голову. Вот он на фронте целится во врага. А вот он в припадке ярости направляет пистолет на свою жену и спускает курок. Воображаемый выстрел раздался оглушающее громко, Даша вскрикнула, закрывая уши ладонями и крепко зажмуриваясь, будто это могло ей помочь избавиться от страшного видения. Она чувствовала себя такой потерянной и несчастной, как в тот день, когда ее навсегда покинул отец. Заливаясь слезами, в отчаянии упала она на колени и принялась горячо молиться. Только не было на этот раз в ее молитве просьб, она просто желала раствориться в приносящих ей обычно, но только не сейчас, утешение обращениях к Богу. Сколько она так простояла во дворе, на коленях – не знала. Очнулась только от того, что кто-то поднимал ее под мышки.