Как я была Пинкертоном. Театральный детектив - Фаина Раневская

Вечером, уже направляясь на ужин – кстати, последний на «Володарском», в Нижнехрюпинске мы пересаживались на другой пароход, – я вдруг вспомнила, что оставила очки в каюте. Можно бы обойтись и без них, воспользовавшись очками Ряжской, но на тот случай, если забыла и она, я решила вернуться. Ангелина предпочла не ждать, пока я покурю, тем более отношения между нами стали прохладными, и ушла в салон, но ключ от каюты у меня.

Прощальный ужин обещал стать особенным – во всяком случае, команда для нас что-то готовила, – и выглядеть слепым кротом не хотелось.

Я спешила, не хотелось пропустить начало, да и невежливо. Потому, не нащупав выключатель (так и не запомнила, что он в каюте ниже обычного), двинулась к своей кровати на ощупь. Очки лежали в футляре под подушкой, я оставила их там еще вчера, когда читала перед сном, а убрать утром забыла.

Почему-то в темноте обычных предметов становится в два раза больше. Если свет включен или просто падает снаружи в окно, в комнате или каюте достаточно просторно, чтобы не налетать ни на что, но стоит войти в нее в темноте после освещенного помещения, как вещи заполоняют собой все пространство.

Конечно, я наткнулась на что-то, потом явно на стул, подумала вернуться, чтобы включить свет, но вспомнила, что большая часть пути уже пройдена, а возвращаться, значит, бесполезно проходить ее еще раз, и двинулась ощупью вдоль кровати. Если уж не нашла выключатель, почему бы не отодвинуть плотную штору на окне, выходящем на палубу? Фонарного освещения вполне хватило бы для безопасного передвижения по каюте. Но и до шторы пришлось бы возвращаться.

Со вздохом обругав себя бестолочью, я нащупала футляр под подушкой и повернула обратно, когда вдруг подумала, что Ангелина наверняка забыла свои очки тоже. Ее очки, в отличие от моих, лежали на столе, это я хорошо помнила. Теперь главной задачей стало нащупать футляр на столе, не свалив в темноте ничего другого и не уронив свой, ведь на карачках я ничего не найду, а вот раздавлю непременно.

Через пару секунд пришла здравая мысль все же оставить поиски на ощупь, положить свой футляр на постель, добраться до выключателя или окна и повторить поиски при свете. Но мысль опоздала – футляр с очками Ряжской уже попал под руку.

И в этот момент раздался какой-то шум за дверью.

Я замерла, прислушиваясь.

Замерла несколько неуклюже, потому что лежавшая на небольшом столике книга упала на пол. Чтобы не столкнуть следом и стакан с подстаканником, я окаменела. За дверью явно кто-то крался! Что можно было подумать? Любой нормальный человек ходит по палубе нормальными шагами, зачем красться? Крадутся только воры и преступники. Красть в нашей каюте нечего, всем известно, что мы с Ряжской, мягко говоря, не богаты, следовательно, это преступник.

С похолодевшим сердцем я констатировала, что не просто преступник, а убийца, который понял, что я недалека от правильных выводов, выследил и пришел по мою душу!

Вся труппа уже в салоне, большая часть команды тоже, остальные либо на кухне, либо того дальше – в грохочущем машинном отделении, никто не услышит и на помощь не придет. Я лихорадочно соображала, чем можно обороняться. Привыкшие к темноте глаза уже различали предметы, во всяком случае мебель. Решив не отдавать свою жизнь дешево и не позволить выбросить себя за борт, как Любовь Петровну, я схватилась за спинку стула. В отсутствие меча или лопаты в качестве оружия годился и стул.

Преступник не стал вламываться в каюту, зато… ключ, который я оставила в замочной скважине снаружи, осторожно повернулся, и крадущиеся шаги удалились. Меня закрыли в собственной каюте!

Несколько мгновений я соображала, что бы это значило. Ничего путного, кроме как его намерение вернуться с оружием, чтобы убить меня сподручней, в голову не пришло. Оставив оба футляра на столе, я пробралась обратно к двери, стараясь не шуметь, уже протянула руку к выключателю, но вовремя замерла. Ни к чему давать преступнику возможность увидеть меня сразу, когда он ворвется в каюту. Нет, я поступлю умней – замру подле двери и обрушу на него что-нибудь тяжелое, как Ряжская собиралась обрушить бутылку нарзана на Проницалова.

К сожалению, не только нарзана, но и тяжелого под рукой не было. Осталась только собственная туфля. Разувшись, я встала наизготовку, жалея, что у моих туфель нет высоких каблуков, как у Любови Петровны.

Снаружи слышались приглушенные голоса и шаги – кто-то двигался в направлении салона, это торопились опаздывающие на ужин. Может, стоило окликнуть? Но как я объясню, что стою разутая в собственной каюте в темноте? Пока я думала, голоса затихли. Убийца тоже не возвращался – видно, не нашел оружия или его кто-то задержал.

Положение дурацкое, стоять с туфлей в руке можно долго, знать бы, чего ждать…

Немного погодя я обулась, по-прежнему не включая свет. Потом присела. Потом стала думать, как выбраться из каюты. Что, если это кто-то из матросов, проходя мимо, увидел торчащий из замка ключ, решил, что мы его просто забыли, и закрыл дверь? Свет в каюте не горел, ключ в замке вполне можно было списать на рассеянность двух старух.

Вместо прощального ужина я сидела в темноте на кровати и размышляла, как выпутаться из такой ситуации. Чем дольше думала, тем меньше находилось вариантов. Вернее, их было два. Первый – дожидаться, когда придет Ангелина, обнаружит, что дверь заперта, поднимет всех на ноги, Проницалов перевернет весь пароход, чтобы, к утру взломав дверь, найти меня спокойно спящей. Этот вариант не годился.

Второй был немного лучше – попытаться открыть окно и вылезти на палубу через него.

Ненамного лучше, но хотя бы без привлечения Ряжской и Проницалова.

Я не знаю, сколько времени потратила на обдумывание и открывание окна. Оно распахнулось, но вылезти с моей комплекцией оказалось не так-то просто. И все же я справилась! Во всяком случае, одна нога уже была снаружи, когда…

Послышались чьи-то шаги.

Господи, только не это! Преступник возвращался исключительно вовремя для себя и не вовремя для меня – я наполовину снаружи, наполовину внутри на окне, туфли, чтобы не слетели за время передислокации, заранее выставлены на палубу, даже защищаться нечем.

Пока я решала, лучше туда или обратно, раздался голос Распутного:

– Руфина Григорьевна, что вы делаете?!

– А вы что? – подозрительно поинтересовалась я.

– Я к себе иду. Не люблю все эти официозы. Вам помочь?

Конечно, это опасно, но сидеть на окне нелепо, я согласилась:

– Помогите.

– Вы внутрь или наружу? – заботливо уточнил Григорий.

– На палубу.

Он помог мне выбраться и держал под руку, пока обувалась.

– А вы зачем лазили?

– За очками.