Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

«Коляска с крепко и надежно прилаженной поклажей и удобной постелью была готова к отъезду, но лошади не запряжены. Передние концы оглобель были подняты на уровень конской спины, соединены примерно десятифутовой поперечиной и в таком положении — их можно было только поднять, но не опустить — закреплены на козлах. Нас попросили поудобнее устроиться на ложе и приготовиться к дороге. После того, как мы улеглись на мягкие подушки, двое всадников подхватили поперечину и утвердили ее концы перед собою на седлах… По обе стороны коляски были прикреплены по четыре свитые из конского волоса веревки длиною футов десять-двенадцать — и вот восемь всадников взялись за них, пропустили под левым или соответственно правым коленом, а концы крепко зажали в кулаке. Главный взмахнул рукой, крикнул, — и всадники рванулись с места в карьер. Через несколько верст со всех сторон подлетели новые всадники, явно поджидавшие нас. Не снижая скорости, они поменялись местами с прежним сопровождением, влекшим коляску, так что скачка продолжалась с новыми силами и прежней быстротой».

Кроме сухопутного, в Москву вел и морской путь. В 1633 году посольство Шлезвиг-Голштинии избрало дорогу по морю. Вот как описывал ее Олеарий:

«Описание путешествия голгитинского посольства в Московию и Персию.

Послы со свитою в тридцать четыре человека 6-го ноября собрались в путь из Гамбурга, 7-го того же месяца прибыли в Любек, а 8-го в Травемюнде. 9-го мы, с веселыми пожеланиями многих добрых друзей, сопровождавших нас из Гамбурга и Любека до берега, вышли в море. Судно, на котором мы плыли, называлось «Фортуна», корабельщиком был Ганс Мюллер. С нами же на судне ехал и господин Венделин Зибелист, доктор медицины, которого великий герцог шлезвиг-голштинский рекомендовал его царскому величеству Михаилу Федоровичу.

После обеда мы весело оттолкнулись от берега и стали на рейде на якоре. Вечером к 9-ти часам, когда подул желанный зюйд-вест, мы, во имя Божие, стали в паруса и в ту же ночь сделали 20 миль. На следующий день, с одобрения господ послов и корабельщиков, были составлены кое-какие корабельные законы и постановления, чтобы народ вел себя тихо и скромно, а также, чтобы потом кое-что от штрафов наших преступников досталось бедным. С этой целью были установлены некоторые должности, а знатнейшим лицам было поручено следить за исполнением законов и штрафовать преступников. Этого порядка настолько строго придерживались, что по окончании плавания, то есть через четыре дня, выручены были 22 рейхсталера, которые переданы корабельщику для распределения половины рижским, а половины любекским бедным.

10-го ноября, к вечеру, мы прошли мимо острова Борнгольма. Близ острова, к северу, лежат водные скалы Эрдгольм, которых мореплаватели осенним временем очень боятся. Так как эти скалы ночью нельзя заметить даже с помощью лота — в непосредственной близости у них очень глубоко, — то и случается так, что много судов там терпят крушение и идут ко дну.

11-го сего месяца в полдень мы, при добрых погоде и ветре, пришли к 56° широты. К вечеру ветер позади нас начал крепчать и продолжался всю ночь; поэтому пришлось уменьшить паруса. Большинство из нас, кто еще не ездил по морю, получили обычную морскую болезнь и лежали столь слабыми, что иные думали уже помирать. Болезнь эта, однако, происходит не оттого, что — как пишут некоторые — нам претит сильный запах морской воды, но исключительно от движения судна. Ведь у большинства оно вызывает непривычное сотрясение живота и головокружение. Те же, кто привыкли к этому движению и несклонны к головокружениям, не испытывают неудобств. Вот, по-моему, и причина, почему маленькие дети, привычные еще к качанию в колыбели, очень редко ощущают эту болезнь. Причина этого недомогания ясна и из того, что оно чувствуется не в самом начале плавания, пока ветер еще слабый, но часто только через несколько дней, когда сильный ветер качает корабль. Если же бурная погода держится несколько дней, то болезнь у большинства проходит сама собою. Я подобное явление изучил на некоторых из нас на реке Волге, в которой нет соленой воды: при тихой погоде они долгое время плыли, ничего не ощущая, а когда началась сильная буря, с ветром против течения реки, и корабль стал качаться, то они опять ощутили это недомогание.

С таким только что упомянутым сильным ветром мы могли придерживаться правильного пути или курса, как говорят корабельщики, и за эту ночь сделали 15 миль. На следующий день, 12-го, последовал за ветром совершенный штиль, так что ветерок не колыхнулся, и судно остановилось на месте. При такой тихой погоде мы велели вынести на мостик наши музыкальные инструменты, благодарили и хвалили Бога пением и струнной игрою за милостивую охрану, нам дарованную в предыдущую ночь.

К обеду мы опять получили с юга добрый ветер, доставивший нас потихоньку к Домеснесу, мысу, который от Курляндии вдается в море. Здесь мы стали на якоре и оставались тут до 13-го вечера, когда ветер стал западным и мы вкруг мыса смогли въехать в залив. 14-го рано утром прибыли мы к окопам Дюнамюнде (или иначе Усть-Двинска), лежащим у устья реки Двины (отсюда и наименование их), в двух милях от города Риги. Так как спустился густой туман и ничего нельзя было видеть вдали от себя, то мы сообщили о своем приближении трубою, чтобы из окопов получить лоцмана, без которого заезжему не двинуться с места и не въехать, ввиду нечистого дна. Вскоре затем прибыли таможенные и осмотрели судно, нет ли в нем купеческих товаров, за которые надо платить пошлину. Не найдя ничего, они прислали к нам лоцмана, с которым мы двинулись вперед и вечером очень поздно, благодарение Богу, благополучно подошли к городу Риге».

* * *

В следующий раз, в 1635 году, плавание по Балтийскому морю шлезвиг-голштинцам обошлось гораздо тяжелее. Вот новая запись Олеария:

«29-го октября мы не ждали никакой опасности, замечался слабый ветер, мы подставили ветру все паруса. Посол Брюггеман, видя, что ветер треплет все паруса, предположил, что курс взят неправильно, и увещевал штурмана быть повнимательнее. Тот, однако, успокоил нас, говоря, что впереди открытое море. Вследствие этого мы, идя на всех парусах, наскочили на скрытую плоскую подводную скалу и сели. Когда временами на нас налетал сильный шквал, и одна волна за другой обрушивались на судно, мы думали, что с нами покончено.

Мой дорогой спутник, Павел Флеминг, написал об этом стихотворение:

Встреча голландских моряков с русскими на севере России. Голландская гравюра, 1598 г.