Игра. Я поймаю тебя - Лора Вайс

В машине, пока она спала, я успел подумать обо всем, даже юность вспомнил. К сожалению, другим мне уже не стать. Мне всегда нравилась грубость. Точнее, начала нравиться после того, как стал свидетелем перепиха старшеклассников. Пацан трахал девку на заднем дворе школы, пока та стояла раком обдолбанная в хлам. Потом пацан кончил ей на задницу и уступил место дружку. Таких дружком там оказалось пятеро. Но девке было плевать. После групповухи она умудрилась подняться, натянуть штаны и, шатаясь, покинуть двор. Позже я узнал, что девица согласилась на это за косяк и две бутылки Яги. И сколько бы девок я не встречал по жизни, у каждой была своя цена. Да что там, даже у моей матери имелась цена, за которую она продалась партнеру отца. Продалась и свалила. Надоело ей наблюдать за неудачником мужем, надоело каждый день встречать дурака сына из школы с разбитым носом или бровью. А драчуном я был знатным. Так мы и остались вдвоем — неудачник папаша и дурак сын.

— Ты все еще здесь? — вдруг слышу совсем рядом.

— Чего? — и понимаю, что у меня на физиономии сидит здоровенная бабочка.

А Ева осторожно подносит руку, позволяет насекомому переползти ей на палец. Надо же, сама подошла ко мне. Тогда беру малышку за талию, подтягиваю к себе. И вот, тут же её взгляд меняется, тело напрягается.

— Ты насмотрелась? — утыкаюсь носом в тёмные волосы, вдыхаю аромат, от которого внутри все сводит раз уже в сотый.

— Насмотрелась, — стоит, не двигается.

— А есть хочешь?

— Хочу, — и запрокидывает голову. В синих глазах плещется много чего, но сейчас там нет хотя бы ненависти. Видимо, бабочковая терапия пошла на пользу.

— Здесь есть куколки. Могу купить тебе.

— Ты ведь больше одной зараз не покупаешь, — усмехается.

— Сарказм засчитан. Так что?

— Мне кажется здесь им лучше. Здесь их среда обитания, если так можно выразиться. У тебя дома они полетают несколько дней, может, недель и засохнут.

— Ну да… засохнут. В таком случае поехали.

— А этот Алексей твой друг?

— Не совсем. По работе часто пересекаемся. Что до бабочек — это его хобби.

— Ясно, — и уже хочет отойти, но не даю. Не могу я быть с ней так близко и не ощутить ее.

— Поцелуй меня, Ева. Сама.

— Это приказ?

И всматривается мне в глаза, что-то ищет там. Только, что ты хочешь найти, милая? Я такой, какой есть. Что внутри, то и снаружи. Это ты у нас сплошная Туманность Андромеды.

— Пока еще просьба, — касаюсь нежного лица.

Я не хочу тебя целовать и видеть тебя не хочу. Но сейчас моё «не хочу» не играет никакой роли. Тогда встаю на цыпочки, вытягиваюсь в струнку, ибо этот медведь даже не думает двигаться с места.

— Извини, — улыбаюсь через силу, — не могу.

— Это почему же? — а глаза темнеют.

— Роста не хватает.

Вдруг слышу выдох, а следом Ян склоняется, однако в паре сантиметров от лица замирает. Приходится самой преодолеть расстояние. Он уже столько раз целовал меня в своей звериной манере, а тут замер. Хотя, хищник всегда замирает перед броском.

Я осторожно касаюсь его губ, сначала просто прижимаюсь, ощущая подбородком колючую щетину. Только этого недостаточно. Игнашевскому недостаточно. А пахнет он пряно и в то же время свежо, словно стебель лемонграсса на морозе. Однажды сестра привезла из командировки эту необычную траву, и было это как раз зимой. Меж тем терпение Яна подходит к концу — он захватывает мою верхнюю губу, потом нижнюю, а после проникает языком в рот. В то же мгновение мучитель поднимает меня, заставляет обхватить его ногами.

— Будь смелее, Ева, — произносит сквозь тяжелое дыхание. — Ты не должна меня бояться.

— А что я должна? — смотрю на него сверху вниз, руками приходится обнять негодяя за шею.

— Играешь со мной? — буквально сканирует взглядом.

— Нет, — снова прижимаюсь к горячим губам. На самом деле да, Ян, я с тобой играю. Но, увы, получается очень коряво и недостоверно. — Кукловод здесь ты, — шепчу чуть слышно.

Вдруг Игнашевский ставит меня на пол, затем берет за руку и ведет на выход. И всё молча.

— Ты пиццу ешь? — спрашивает уже в машине.

— Ем.

— Очень хорошо.

Почему именно пиццу? Судя по домашнему меню, питается изувер исключительно блюдами высокой кухни. И тут вдруг пицца.

А приезжаем мы в самую натуральную пиццерию, что расположилась недалеко от скоростной трассы. В заведение заходим вдвоем, Геворг, как и положено, остается дожидаться в машине.

— Какую предпочитаешь? — подводит меня к кассам, над которыми на табло мелькают разные пиццы, закуски, десерты.

— Обычную Маргариту или Четыре сыра, — и все-таки, что с Игнашевским не так? Почему в глазах столько волнения? Обычно он само спокойствие, умноженное на самоуверенность, возведенную предварительно в квадрат. Здесь же весь на взводе. Может, он вообще наркоман?

Место, где приземлиться, Ян так же выбирает сам — столик в углу у окна подальше ото всех. А когда нам приносят заказ, а именно, три пиццы — Маргариту, Четыре сыра и Деревенскую, Ян немного расслабляется.

— Налетай, — кивает на стол, после чего отворачивается к окну.

И только я беру кусочек, как слышу вопрос, от которого стынет кровь:

— Почему ты ко мне пришла?

— В смысле?

— Ты отличница, Краснова. С учебой у тебя все в порядке. В чем истинная причина.

— Пятерки — это хорошо, но в магазине я расплакиваюсь не пятерками. Как и за жильё плачу рублями, не говоря уже об остальном.

— То есть, элементарное желание срубить легких денег?

— Легких, — усмехаюсь, правда, выходит как-то криво. — Считай так. Да.

— Не верю. Я повидал много женщин, вот когда они отвечали «да», я верил. Тебе нет.

— Я не знаю, что еще ответить. Если не веришь, расторгни договор, забери деньги.

Вдруг он переводит на меня взгляд, однако больше ничего не спрашивает. Просто смотрит. А мне хочется плакать. Последнее время мне постоянно хочется плакать. И это неправильно, так нельзя. Игнашевскому нужна игривая кошка, а не плаксивое создание. Но что я могу поделать, если вся моя суть против происходящего. Тогда скорее опускаю голову, прячу глаза под челкой и вгрызаюсь в кусок пиццы. Правда, предательские слезы все-таки катятся по щекам. Но стереть их не успеваю. Ян быстро пересаживается ко мне, забирает пиццу, после чего заставляет поднять голову. И без слов касается губами щек, ведет ими по мокрым дорожкам:

— В чем дело, Ева? Ты настолько сильно боишься меня?

— Твой список, — делаю глубокий вдох, чтобы голос не дрожал, — он ужасен. Я думала, что справлюсь. Но нет, не справлюсь.