Сложенный веер - Сильва Плэт

Трибуны постепенно пустели, но он все не решался вставать. Если ощущения его не обманывали, то нижний слой орада уже пропитался кровью. Хорошенькое зрелище для рафинированных учеников элитарной школы. Обожаемые однокурсники не успеют добежать до унитаза и откинуть крышку. А уж если показать, что там, под плащом, их хором вывернет наизнанку.

В принципе тихонько по стеночке пробраться в комнату можно. Только бы не капало. Хьелль представил красные пятна на лестнице и влажную дорожку в коридоре, ведущую к его двери, и ему стало совсем плохо. Убраться он не сможет, и без объяснений точно не обойтись. А ему сейчас, точно, не до них. Значит, устроим маленький сеанс самовнушения. Представим, что мы хрустальная ваза. Потащим свою задницу, как редкостный экспонат из Музея космической истории. Из нас ничего не будет ни течь, ни падать — мы доберемся до комнаты и будем страдать там. Молча.

Комната у него, как полагается в Анакоросе, просторная и оборудованная по последнему слову эргономики. Антропоморфной эргономики, естественно, — максимум удобств для двуногих без перьев. По прочим параметрам — никаких ограничений. Стены в книжных полках — для тех, кто предпочитает традиционные носители информации. Элегантная компьютерная консоль — доступ к электронным ресурсам Конфедерации для сторонников современных методов получения и обработки данных. У Хьелля книжные этажи заполнены до самого верха. Но и компьютерная консоль не покрыта пылью, как у угрюмых парней со Сколопакса (им притрагиваться к виртуальным источникам знаний не позволяет религия). Правда, его осторожно спросили при поступлении… Он компьютеры тогда видел только в библиотеке у многоюродной тетки, но на всякий случай кивнул головой. Потом не пожалел.

Тут же за стенкой — индивидуальный санблок. Холодильников и термопанелей не предусмотрено — ученики Анакороса не должны отвлекаться на пищу телесную. Кормят централизованно, но с учетом планетных особенностей. Алкоголь под запретом, что Хьелля не удивляет: Анакорос — земная колония, а земляне, когда много выпивают, подвержены странной болезни под названием «похмелье». Поэтому вино считается у них взрослым напитком и в школе полно шестнадцатилетних лбов, которые его никогда не пробовали.

В общем, несмотря на опасения отца, он быстро освоился. Первое время сжимался, конечно, в комок у стены коридора, когда мимо проходила какая-нибудь деле. Боялся задеть, что-то не то сказать, неправильно посмотреть или пошевелиться не как положено. Пару раз даже замирал в полупоклоне, ловя на себе недоуменные взгляды, а однажды чуть не бухнулся на колени прямо посреди лестницы. Такие молодые деле бывают только королевской крови — засевший в голову стереотип мешал на занятиях (один раз его попросили передать записку сидевшей впереди девочке, он, краснея, мял ее в кулаке до конца урока, но так и не решился — потом пришлось объясняться с отправителем), в столовой (он так и не научился свободно подсаживаться за стол, если там ели девчонки), на внеклассных мероприятиях (Хьелль посещал только самые обязательные, но и этого хватало потом на неделю). Привыкание к тому, что все здешние деле — ровня ему, что к ним не надо относиться ни как к драгоценным сосудам, грозящим разбиться от первого прикосновения, ни как к неумолимым стервам, имеющим полное право распоряжаться твоей жизнью, давалось с трудом. С таким же трудом, как понимание, что здешние деле не собираются умирать: никто из них не оседал неожиданно на пол, прижимая руки к захлебывающемуся кашлем горлу, никто не падал и не ломал позвоночник на ровном месте. Они были крепкими и здоровыми. И вскоре Хьелль уже не боялся за них, а за ними наблюдал.

По вечерам на соседнем балконе — девичий клуб. Комнату за стенкой занимает отличница с выпускного курса. Длинные спутанные волосы, этнические серьги в ушах — больше его кулака, свитера невротических расцветок, в вечном рюкзаке за спиной — полное собрание сочинений по археокультурологии. Больше ни в чем, кроме древностей, принадлежавших давно покинувшим сей мир персонам, специализироваться подобное существо не может. Все остальные выпускники получат дипломы по астронавигации, ксенолингвистике, космоархитектуре. Но два раза в неделю за ней прилетает серфер из Академии косслужбы — она таскается куда-то на индивидуальные занятия. Наверное, в Хранилище редких рукописей.

Статус лучшей выпускницы позволяет соседке смело рассуждать о чем угодно.

— Я ненавижу их, понимаешь. Не люблю и не желаю знать. Они мне кажутся чудовищами из сказки. Не такими, как «Красавица и чудовище». Они никогда не превращаются в принцев. Ни во что не превращаются — остаются и живут, как они есть, со своими щупальцами, вертебральными манипуляторами, эндорецепторами, дорсальными чешуевидными отростками или что там у них имеется.

— Мы здесь тоже все разные. Но одинаковость строения тела решает. За исключением «курицы».

— Ты имеешь в виду?.. (Палец дискретно тычется за спину, по направлению к балкону Хьелля).

— Да. Хотя уровень дипломатической работы, проделанной его папашей, чтобы засунуть сюда это чудо-юдо, впечатляет. Они ведь даже не члены Конфедерации.

После таких не совсем случайно подслушанных бесед на балконе Хьелль берет на себя труд запомнить из разговоров своих однокурсников новое слово — «мымра».

* * *

Больно. Больно тебе, твоему телу, твоим отросткам или что там имеется, как выражается белобрысая мымра. В голове беснуются огромные боевые барабаны: ттам-тттам-тттам-ттттам. От их гулких ударов вибрируют стены, ковер в комнате выползает из-под кровати, забирается к потолку по книжным полкам, падает оттуда бордовыми складками, расплываясь в глазах. Бордовые волны смешиваются с ярко-карминными кляксами на черном фоне. Стук в ушах неожиданно сливается со стуком в дверь. К огромным боевым барабанам присоединились въедливо звучащие маленькие: тттам-тттам-тттам-таррраттттатта-тарррраттттаттт…

Стук в дверь повторяется с садистской настойчивостью. Если смогу встать — убью. Тттам-тттам-тарррраттттаттта… Не сможешь — не встанешь — не убьешь. Сумасшедшие барабанщики лупят уже по спине — палочками, разрывая кожу и сухожилия, рассекая мышечную ткань до костей… тттам-ттттам-тарррататтта… От барабанного ритма, резонируя, раскалывается балконная дверь.

В осыпающихся осколках стоит Мымра. Вид у нее недовольный. Губы артикулируют что-то вроде: «Когда прекратятся эти звуки? Невозможно заниматься. Если этот вой — ваши национальные песни, то…» Докончить оскорбительную аллегорию Мымра не успевает. Ее скручивает прямо на балконе.

От этого зрелища Хьелль окончательно перестает что-то соображать. Барабанщики отбивают победный мотив, ярко-карминные кляксы пляшут в глазах, взрывая сосуды. Когда сознание возвращается, Мымра сидит на корточках рядом и читает. Абсурдность ситуации усугубляется тем, что читает Мымра инструкцию по применению шпателей, случившуюся в новом чехле с набором для альцедо. На Мымре очки-транслятор, поэтому можно предположить, что общий смысл текста до нее доходит. Дочитав листовку, Мымра с энтузиазмом переходит к следующему доступному ей виду печатной продукции — надписям на баночках с мазями. Не обращая никакого внимания на пятна крови по всей комнате и ободранную тушку на кровати, утыкается в каждую этикетку носом, методично отвинчивает крышки, расставляет на полу. Завершив сей процесс, она наконец обращает внимание на то, что находится непосредственно перед ней. То, что находится непосредственно, явно не доставляет Мымре никакого удовольствия.