Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

— Конечно, нет. Мам, я же не идиот. Если хочешь, могу поклясться.

Анни коротко покачала головой, лишь отчасти чувствуя облегчение.

— Этот человек тебе чужой, — заметила она, — и, тем не менее, у вас с ним какие-то тайны.

— Я все объясню, когда смогу, — пообещал Натан и добавил: — Если смогу.

— Мне следовало бы положить всему конец прямо сейчас…

— Нет!.. Я не делаю ничего дурного, — запротестовал Натан, искренне надеясь, что так оно и есть. — Пожалуйста, мам, поверь мне.

— Тебе-то я верю, — Анни подчеркнула первое слово, — но ты слишком юн, чтобы я доверяла твоим суждениям.

* * *

Анни решила не препятствовать встрече сына с просителем убежища. В тот вечер в одиннадцать она забрала Натана и Хейзл с вечеринки, заметив: «Вы не должны возвращаться домой одни в столь поздний час, даже если в деревне все спокойно». Когда они проводили Хейзл до дома, между матерью и сыном воцарилось молчание, которое никто не решался нарушить первым. Натан страдал: ему никогда не доводилось ощущать подобной отчужденности. Он понимал, что причиняет Анни боль, она же видела, как мальчик превращается в подростка — скрытного и враждебного; и это разрывало ей сердце. Ночью, лежа в постели без сна, она слышала, как сын поднимался в Логово, но так и не набралась смелости, чтобы окликнуть его и отправить назад в комнату. Чуть позже по звуку шагов на лестнице Анни определила, что Натан вернулся и лег, однако еще долго не смыкала глаз, погрузившись в свое одиночество; она и не подозревала, что сын тоже не может уснуть.

На следующий день они отправились на чай в Торнхилл. Натан оставил Анни с Бартелми в надежде, что она поделится с ним: мальчик знал, что у дяди Барти всегда получалось как-то все улаживать. Тем временем, прихватив упаковку «Смартиз», мальчик отправился разыскивать Лесовичка.

Как всегда, под сенью деревьев царила безмятежность — безмятежность леса, сопровождаемая пением птиц, шорохом листвы и жужжанием пролетающей мимо букашки. Солнце пятнами ложилось на землю, просеивая свои лучи сквозь неподвижные в безветрии ветки. Немного углубившись в лес, Натан выбрал бревно поудобнее, присел и негромко позвал: «Лесовичок! Лесовичок!» Оставалось лишь ждать.

Лесной обитатель явился почти мгновенно: должно быть, его длинный нос учуял аппетитный запах конфет, которые Натан сразу же предложил другу.

— Больше всего мне по вкусу зеленые. — Лесовичок принялся охотно и кропотливо отбирать любимое лакомство.

— По вкусу они все одинаковые, — спокойно заметил Натан. — И все равно каждому нравится какой-то определенный цвет. Вот мне — желтый.

Какое-то время они дружно жевали конфеты и почти не разговаривали. Потом Натан принялся рассказывать другу о чаше Торнов (хотя по-прежнему не мог произнести и слова о часовне или видении) и о том, что им с друзьями необходимо найти запрещающую бумагу, чтобы Ровена могла заявить о своем праве на наследование сосуда. Лесовичок мало что понял, поскольку ни в этом, ни в каком ином мире не сталкивался с законодательством, однако смог уловить главное.

— Скорее всего, запрет — просто листок бумаги, — заключил Натан. — Если мы его отыщем, миссис Торн докажет, что чаша принадлежит ей, и вернет ее. Мы тщательно обыскали дом — похоже, там документа нет. Дядя Барти предполагает, что запрет спрятан в здешних лесах, к примеру, на месте прежнего дома Торнов, разрушенного давным-давно, задолго до появления Торнхилла. Дядя рассказывал, что были и другие дома — жилища, как он их назвал; и только при Генрихе VII или VIII — не помню точно — построили тот, что напоминал нынешний, на вершине холма. В некоторых комнатах до сих пор видны остатки старых стен. Как бы то ни было, где-то неподалеку, под деревьями и толщей опавшей листвы, должны сохраниться руины первоначального жилища. Я подумал, вдруг ты знаешь такое место?

— Ты хочешь сказать, — попытался сосредоточиться Лесовичок, — что первый дом был не там, где стоит теперешний?

— Именно! — подтвердил Натан. — Извини, если я тебя запутал. Наверное, остались только кусочки стены, а может, и тех уж нет. Просто глыбы на месте фундамента. Мне как-то довелось видеть виллу эпохи римлян: стен не осталось, лишь пол под слоем почвы; а когда землю соскребли, под ней обнаружились чудесные мозаичные панно. Что-то подобное может оказаться и здесь, хотя насчет времен римлян и мозаики я не уверен. По дядиному мнению, род Торнов прослеживается до саксов, а то и дальше. Он говорит, что в летописях, кажется, 400 года нашей эры упоминается некий Турнус, чье имя также писалось как T-H-Y-R-N-U-S, то есть «Торн» на латыни; в те времена важные люди часто писали свои имена на латыни. Думаю, вполне могло быть и наоборот: то есть «Торн» — английская форма латинского имени «Thymus».

— Я не знаю букв, — настороженно признался Лесовичок. — А что такое «наша эра»?

— Время со дня рождения Христа. Так мы ведем летосчисление. Наша эра началась больше двух тысячелетий назад.

— Считаю я тоже неважно, — пробормотал Лесовичок. — Могу досчитать только до двадцати трех, но…

— Почему именно до двадцати трех?

Лесной житель пошевелил пальцами на руках и ногах.

— Ясно, — отозвался Натан и, чувствуя, что Лесовичок расстроился, поспешно добавил: — Не важно. Если понадобится, я посчитаю. Главное, что ты хорошо знаком с лесом. Я решил, вдруг ты знаешь какое-то место, где в земле сохранилась кладка.

— Знаю, — кивнул Лесовичок. — Только редко бываю в Темном лесу. Мне там не нравится. Деревья растут кривые, как будто прячутся от солнца, река меняет русло, а ночью слышен странный шепот; и я видел, как движутся тени там, где нечему отбрасывать тень.

— Шепот? — переспросил Натан, вспоминая змеиное нашептывание в часовне, которое преследовало его и во сне. — Ты хочешь сказать, голоса? Что они говорят?

— Ничего. Не разобрать. Они просто шепчут. Ссссс-сссс-сс. Какой-то шипящий звук. Ни одного отчетливого слова. А еще я однажды слышал грохот ударов — они доносились из-под земли.

— Может, там барсучья нора?

— Нет, это не барсуки. Другой запах. Барсуки пахнут животными, очень-очень сильно и неприятно. В Темном лесу не пахнет ни одним зверем. Скорее зуд, чем запах. У меня свербело в носу.

— Как от чоха?

Лесовичок решительно замотал головой.

— Нет, иначе. Зуд, означающий что-то плохое… или даже не плохое, а особенное — как ты тогда сказал.

— Что-то потустороннее? — помог Натан, воскрешая в памяти их предыдущий разговор.

— Наверное. — Похоже, у него все еще оставались сомнения в значении слова «потусторонний».

— Можешь меня туда проводить? Вдруг там хранятся какие-то тайны — запрет или еще что-нибудь. То, что издает грохот. В любом случае мы должны проверить. Ведь еще светло — и стемнеет не скоро. С нами ничего не случится. Я буду приглядывать за тобой, — оптимистично пообещал Натан.