Тайна речного тумана - Алексей Малышев

Серж с Рябухиным переглянулись и пожали плечами, а Петр не удержался:

– Я с удовольствием понаблюдаю за мастерами.

Все посмотрели на него. Михась и Манекен – с одобрением, а Серж и Рябухин – с непониманием и осуждением.

– Мне кажется, играть сейчас в бильярд, – выдохнул Серж со злорадством, – это значит оскорблять память убитого Левчика!

– А я думаю, что психотерапевт мой поступок бы одобрил, – заключил Михась. – Он сам был неравнодушен к бильярду, это я точно знаю!

– Вот и отлично, – заключил Манекен. – Играть будем так или?..

– По штуке для начала, в «американку», а там видно будет.

Услышав последние слова мануальщика, Петр чуть не открыл рот: он даже не предполагал, что в санатории доктора играют в бильярд на деньги.

Капитан долго не хотел давать ключ от читального салона Манекену. Наконец тот уговорил его. Петр не увидел там ни одной полки с книгами – все пространство занимал огромный стол с зеленым сукном и лузами, были еще несколько стульев и шкаф, откуда Манекен достал два кия и коробку с шарами.

Трегубов разыграл право первого удара, и игра началась.

– Массэ в зеленую!

– Круазе в желтую!

– «Свояка» в левый угол!

Шары закатывались в лузы по невероятной траектории, сталкивались друг с другом, отскакивая в нужном направлении. Голова у Петра шла кругом от увиденного и услышанного. Тысячные купюры перекочевывали из одного кармана в другой.

Вспотев после четвертой партии, Манекен снял пиджак и бросил его на стул рядом с Петром. При этом Петр различил едва уловимый стук. В пиджаке Манекена было явно что-то тяжелое.

Игра тем временем набирала нешуточные обороты. Михась поначалу проигрывал, потом вошел в раж, и ему стало везти.

Петр выбрал момент, когда Манекен повернулся к нему спиной, прицеливаясь для особо сложного удара, и быстро сунул руку в карман его пиджака. И тут же отдернул ее, так как ему показалось, что Михась скосил глаза в его сторону. Но ему хватило времени, чтобы идентифицировать предмет.

В кармане висевшего пиджака Петр нащупал пистолет. Он тут же потерял всякий интерес к игре: если на «Бекетове» ходят вооруженные конферансье, то, возможно, и кое-кто из команды прячет ствол за пазухой. Может, тут вообще затевается что-то серьезное и смерть Левчика – лишь прелюдия грядущих глобальных жертв?

Извинившись перед игроками, он покинул читальный салон.

В ресторане Элла сидела за столиком не одна: к ней подсел Рябухин и что-то старательно втолковывал, то и дело озираясь по сторонам.

Женщина равнодушно смотрела в одну точку, макая пакетик с зеленым чаем в стакан кипятка. Петр подошел ближе и услышал несколько фраз, явно не предназначавшихся для его ушей:

– Элк, неужели ты ничего не помнишь? – торопливо, словно секретное донесение на конспиративной квартире, бубнил патологоанатом. – Он справа от тебя стоял, ты не могла его не видеть. Я тебя помню, а его нет. Кто он? Вспомни!

В этот момент к столику подошел официант. Жора оглянулся, увидел Петра, вскочил, извинился и поспешил за свой столик.

Петр понимал, что обрушиваться с вопросами на супругу в этот момент – верх бестактности, не говоря уже о том, что в интересах следствия лучше вообще постараться скрыть факт подслушивания. Но – не сдержался.

– О чем с тобой говорил Жорик только что?

– Тебе-то не все ли равно? Особенно после ночи с Лизаветой… И как она в постели? Горячая? Я помню ее вчерашние взгляды, которые она на тебя бросала. Но думала, так, взглядами все и закончится. Выходит, ошиблась.

– Напрасно ты затеяла эту прилюдную экзекуцию, – заметил он как бы между прочим, стараясь придать голосу легкую доверительность. – Могла бы со мной поговорить перед этим.

– А мне хотелось именно прилюдно, сюрпризом, представь себе, – упершись подбородком в кулачок, кокетливо заявила она. Петр не заметил ни капли волнения в ее голосе. Она явно ни о чем не жалела.

– Это что-то сродни мазохизму.

– Не без этого!

Однокурсники рассаживались по местам, бросая взгляды на его супругу, а он ничуть не обижался на них.

– И то правда, – махнул он рукой, – может, это и к лучшему.

– Лучшего, наверное, уже не будет, – задумчиво протянула Элла. – Вечер встречи выпускников безнадежно испорчен. Представляешь, пройдет много лет, а мы про него будем вспоминать: «Это тот, на котором Матараса грохнули?» И, возможно, не его одного.

– Я так понял, вы с Рябухиным присутствовали при чем-то… Возможно, при убийстве. Ты что-то или кого-то видела?

– Ничего я не видела! – перебила она его, стукнув кулаком по столу. – Может, и видела, но не помню. Я вообще ничего из этой ночи не помню. Заруби себе на носу! И хватит об этом!

– До какого момента ты помнишь? Что последнее из вчерашнего сохранилось в твоей памяти?

Элла неожиданно зажмурилась, обхватила голову руками. Просидев так несколько секунд, начала медленно говорить:

– Ощущение такое, словно кто-то идет сзади тебя, наблюдая за тобой, а ты не можешь оглянуться. При любой попытке повернуться тебя пронзает невыносимая боль. Вчера я только вышла вечером из каюты, как почувствовала его. Он медленно двигался за мной. Помню, меня всю затрясло. Дальше – полный провал.

Петр почувствовал, что еще немного, и он вообще перестанет что-либо понимать. Требовалась срочная систематизация, необходимо было разложить по полочкам услышанное и увиденное, которое в настоящий момент валялось где попало, словно имущество в квартире, в которой побывали грабители.

Он осмотрелся: матросов на входе не было. Выйдя на палубу, удивился: в рассеявшемся тумане теплоход просматривался до самой кормы.

Им предоставили свободу? Они больше не подозреваемые?

Так или иначе он решил немедленно воспользоваться этим самым глотком свободы, направляясь к корме.

Итак, для него вчера все началось с крохотной записки, оказавшейся в кармане по недоразумению: он надел чужой плащ. Вернее, плащ Левы Матараса. Буквы и цифры в этой записке обозначали 10-й грудной позвонок. По латыни. Не более и не менее.

У каждого из нас есть этот позвонок. Неотъемлемое звено, структурная часть позвоночного столба. Петр случайно прихватил вчера эту записку, пропажа, разумеется, была обнаружена хозяином. Вторым событием, надолго выбившим его из колеи, явилось поведение Эллы. Полгода назад она не переносила красные вина, не могла долго находиться в картинных галереях и музеях. Причем чем солиднее галерея, тем раньше она ее покидала. Она вообще старалась их избегать! Так называемый синдром Стендаля[5]. Куда все это делось за то время, что они в разводе? Петр сам видел, как она на вечере пила красное сухое вино, слушал рассказ о посещении итальянских музеев. Немыслимо!