Американец - Массимилиано Вирджилио

Узник

Часть первая

2001–2010

Ты отринул нас, Ты сокрушил нас, Ты прогневался.

Псалом 59

Когда-то, еще во времена работы в Бари, Эдуардо по той или иной служебной надобности оказывался в кабинете Катальдо Ролло и забавлялся тем, что, покорно внимая очередной тираде директора барийского филиала, разглядывал висевшие над письменным столом гравюры с изображениями пастухов из знаменитого рождественского вертепа XVIII века – жемчужины художественной коллекции банка. Все эти точильщики в лохмотьях, разодетые в пух и прах простолюдинки и полусонные дети всегда были ему симпатичны. Любой, взглянув сначала на этих бедняков, а потом на него, подтвердил бы, что они ничем друг от друга не отличаются – живут впроголодь и надевают в праздник свое лучшее платье.

Потом отец уехал из Бари и не вспоминал о вертепе до тех пор, пока поздней весной 2001 года не пришел в кондитерскую «Мочча» на виа Сан-Паскуале, где ожидавший его представитель профсоюза с неожиданно мрачным видом сообщил, что все катится под откос.

– Туринцы сделали свой ход. – Так его собеседник высказался об инициированной «Санпаоло Ими» покупке большей части пакета акций Банка Неаполя у Национального рабочего банка. Дело дошло до того, что какой-то савойский франт вздумал перевезти это бесценное сокровище в туринский офис. – Они всё разграбили. Письменные столы, кресла, картины… И вертеп! Все уже упаковано и готово к отправке на север страны.

Представитель профсоюза смерил взглядом чопорного официанта, заказал четыре шоколадных профитроли и два эспрессо, а Эдуардо тем временем приготовился услышать о новых выходках подлых захватчиков. Это был секрет Полишинеля, но, чтобы услышать его своими ушами, следовало назначить встречу в кондитерской.

Досрочный выход на пенсию.

Представитель профсоюза – коренастый человечек, все время теребящий бороду, – испытывал легкую неловкость, произнося эти слова. Желание нового руководства отделаться от него на двадцать четыре месяца раньше, вытолкнув на пенсию, мой отец воспринял как оскорбление. Его собирались уволить в пятьдесят шесть, и это после двадцати пяти лет службы!

Сукины дети были готовы на все, даже выплачивать зарплату просто так, лишь бы он больше не появлялся в коридорах банка.

– Только не принимай на свой счет, всему набору 1974 года предлагают то же самое, – заверил его профсоюзник. – Предложение, конечно, заманчивое. И еще неизвестно, поступит ли оно снова, если ты сейчас откажешься…

Эдуардо, охваченный странным беспокойством, залпом выпил кофе. Посетители кондитерской сновали мимо, безразличные к буре в его душе. Как они могли спокойно заказывать пирожные, пироги, кофе и не замечать, что происходит? Удар по Банку Неаполя – это не просто увольнение его самого и коллег, это поругание достоинства всего Юга, сокращение тысяч рабочих мест, предприятий, уничтожение многовековой истории. Эти люди понимали, что бар «Даниеле» в Вомеро терпел убытки по вине туринцев, аннулировавших подряд на поставки? Как «конкистадоры» собирались укреплять имидж своей организации, если они отказались от кофе-брейков во время совещаний?

Он смотрел в одну точку перед собой. На что будет похожа его жизнь на пенсии? Как же обидно. Именно сейчас, когда новая экономика вот-вот озолотит его.

– Они подмяли банк под себя, Эдуа, – подытожил представитель профсоюза, теребя бороду. – Лучше уйти до того, как они пинками погонят всех прочь.

Отец взял с тарелки профитроль, проглотил его целиком и перевел взгляд на сидевшего перед ним человека. Он не мог подобрать слова, чтобы объяснить, насколько это предложение для него неприемлемо.

Мыльный пузырь новой экономики лопнул куда быстрее, чем можно было ожидать, – всего через несколько месяцев. В мае всплыли на поверхность первые жертвы доткомов, а к сентябрю, когда все вернулись из отпусков, кровопролитие уже свершилось.

– Херня эта новая экономика! – проворчал Паскуале. Несмотря на свою тучность, он вошел в кабинет моего отца так же бесшумно, как и всегда. – Каждый раз одно и то же: они запускают быков в загон, запирают ворота, а потом посылают убийцу, чтобы с ними расправиться. Как мы попались на эту удочку, вот в чем вопрос.

– Мне очень жаль, я ошибся. – Эдуардо оторвался от монитора, в который смотрел, не веря своим глазам. Он упрямо держал этот треклятый запас акций «Тискали». При первых признаках опасности не вышел из игры, хотя следовало бы, и потом так же упорно отказывался их продавать, надеясь на скачок котировок, которому не суждено было случиться. Не воспользовался шансом сбыть акции по сто двадцать лир, а теперь был бы несказанно рад и сорока.

– Кто-то об этом знал, – уверенно сказал отец. – Кто-то должен был нас предупредить.

Когда «туринцы сделали свой ход», банковские офисы превратились в джунгли, где попробуй-ка раздобудь достоверную информацию. На бирже тоже все изменилось. Знак «+» или «—» рядом с наименованием ценных бумаг больше не зависел от бюджета компаний, уровня безработицы, коэффициента инфляции или политической стабильности. Рынок теперь походил на притон любителей азартных игр и никак не реагировал на изменения, происходящие в реальной жизни, – все сводилось к исступленной купле-продаже.

В газетах без конца писали о неопытных юнцах, разбогатевших благодаря интернету. Это новое веяние одержало верх над болтами, сварочными машинами, топливом, рабочими и даже капиталом. Эдуардо не был должным образом вооружен для такой войны. Связался с доткомами, а сам даже не знал, как подключиться к интернету!

– Что было, то было, – произнес Паскуале, замерев на месте. – Дело в том, что я в минусе, Эдуа. Влип по уши.

– Мы все влипли, Паска.

Сын мыловара бесцельно закружил по комнате, как ослепший от ярости дикий баран. С годами он превратился в копию своего отца, только более упитанную.

– Ты не понимаешь. Я выступил поручителем по кредиту моего сына. Я не могу больше брать ссуды…

– Я никогда не слышал, чтобы банк привлекал своего сотрудника к ответственности за невыплаченную ипотеку, – ответил Эдуардо.

Паскуале взглянул на него с жалостью. До чего же его друг стал медленно соображать, ни дать ни взять бойцовый пес на исходе своей карьеры.

– Ну да. Это когда Банк Неаполя еще был Банком Неаполя.

Отец принялся наводить порядок на столе. Если банк больше не банк, то и я больше не я, решил он.

– Я знаю, что у нас в квартале есть тип, который дает деньги в долг, – толком не подумав, сказал он. – Если хочешь, могу договориться с ним о встрече.

Паскуале замахал руками, отгоняя такую перспективу.

– Ростовщик? Не хочу попасть в лапы к этой братии, Эдуа. Всё, забыли… – И направился к выходу.

– Но он большая шишка, – не сдавался Эдуардо. – Не какой-то там жалкий процентщик. Теперь все изменилось, они не копят деньги, а хотят их тратить. Мне кажется, если мы к нему сходим, он придумает, как тебе помочь.