Огненная обезьяна - Михаил Попов

Зельда попыталась занять свое привычное место экскурсовода, встать впереди гостя, но ей не захотели этого позволить. Это был сложный для меня момент. С одной стороны моя говорливая драгоценность грубейшим образом нарушала регламент, в конфиденциальные отношения гостей с господами, она вмешиваться не имела права, но с другой стороны я не мог позволить этим гермафродитам и незаконнорожденным теням хватать мою жену за руки и становиться у нее поперек дороги. Чувствуя катастрофическое кипение крови, я сделал несколько страшных шагов в сторону возникающего конфликта. Я не знал как его разрешить, но знал, что произойдет нечто неподобающее и ужасающее. Помогла опять она — Зельда. Увидев выражение моего лица и довообразив то, что может сейчас произойти, она мило улыбнулась, и сделала жест, показывающий что она отказывается от своих претензий. Да, и претензий никаких не было. Было рефлекторное профессиональное движение и все.

Мессир комиссар, по-моему, даже и не понял, в эпицентре чего он мог оказаться. Правой рукой он поддернул тяжку промежность и вошел в ворота.

Торжествующие взгляды местной научной челяди обратились на Зельду. Они глядели на нее, как на проигравшую. Интересно, почему это. Ну, уверены они в особых возможностях своей госпожи, но каким образом это поражает в авторитете восхитительную руководительницу пресс-центра?! Нет, слишком много загадок, скорее домой бы, там мы обо всем покурлыкаем под одеяльцем.

Однако, если судить по правильному, под свое одеяло мы попадем не раньше, чем госпожа Афронера выпустит из под своего столь основательно оснащенного мессира. Запасемся терпением. И едва мне пришла в голову эта разумная мысль, как из-за закрытых врат соблазна раздался чудовищный, совершенно негармоничный крик.

О, ОН набросился на нее! — Это читалось в перепуганных лицах сыновей и дочерей госпожи Афронеры, остолбеневших от неожиданности.

Мне тоже было не по себе, потому что я не знал, что мне предпринять. В таких случаях я всегда смотрю на Зельду.

Она хохотала!

Секретарша, Гермафродит, Фоб, Дей еще какие-то девченки вились по громадной прихожей, заламывая руки и уничтожая прически на своих головах. Но никто не смел войти туда, внутрь, в лабораторию. Я показал Зельде, что вполне в силах сделать это. Она запретила мне веселым пальчиком. Счастливый смех продолжал сотрясать ее.

Что ж, подождем. Госпожа Афронера продолжала некрасиво кричать. Ждать оказалось, недолго. Врата распахнулись. И оттуда вылетел Зизу. Причем, с видом победителя. Как будто именно он был производителем этих неожиданных шумов.

А вот и сам мессир. Вид у него был смущенный. Он шел оглядывая свой туалет, поправляя ремень, поправляя то, что он постоянно поправляет.

— Ну, вам понравилось, Теодор?

Гость смущенно покашлял, кликнул Зизу, поймал его на бедро, ласково потрепал по шкуре.

— Спасибо, друг. — Были его слова.

— Теперь можно и в музей! — Заявила Зельда.

Обыкновенная изба. Толстые, серые, рассохшиеся бревна, маленькие окошки, затянутые бычьим пузырем. Налево от избы огород — несколько капустных грядок с соломенным пугалом посередине. От капусты тянуло прохладой. Направо от избы голый двор, усыпанный куриными следами и пометом. Двор полого спускался к овальному пруду. Его поверхность горела в лучах заката, как начищенная кираса. Были еще какие-то строения; овины? сараи? Возле одного из них стояла телега, уткнув в землю единственную оглоблю. У вросшего в землю крыльца — коновязь. Расседланный конь подрагивал шкурой, отгоняя слепней.

Когда Фурцев подошел к крыльцу часовые, томившиеся на нем, выпрямились и запретительно скрестили перед ним ружья. Блеснули надраенные медальоны на остроконечных гренадерках, строго глянули одинаковые рыжие глаза. Не удивительно — близнецы. Длинную, худую фигуру Фурцева часовые знали преотлично, как-никак третья совместная баталия, но и пароль сказать потребовалось.

— Полтава.

— Гангут. — Махорочным хором ответили гренадеры Ляпуновы, процеживая слова сквозь монументальные усы. — Проходь.

Еще раз пароль в спросить должны были в сенях, но не спросили. Там томились на лавках в призрачном свете, проникавшем из оконца расположенного у самой земли, еще пятеро. У одной стены два гусарских офицера, обмундированных честь по чести — доломаны, ментики, чикчиры, до пола свисающие ташки; у другой два драгунских, они берегли на коленях свои хвостатые каски. Не сидел и прохаживался взад вперед только один улан в своем красивом синем мундире с красными выпушками; и этишкеты, и помпон, и лядунка у него были в высшей степени хороши. Это был ротмистр Родионов, командир этого кавалерийского собрания. Фурцев был одет в простой темно-зеленый егерский мундир с синими погонами, чему было простое объяснение — начальник разведки, ему не след выделяться блеском экипировки.

Присмотревшись, Фурцев увидел, что и гусары и драгуны спят сидя. Родионов объяснил.

— Это я велел им дремать. Пионеры. Пусть поспят днем, зато не проспят ночью.

Фурцев не стал ничего говорить, хотя на лицо было несомненное самоуправство. Раз велено охране не смыкать глаз, так, стало быть, не смыкать. Ни днем, ни ночью. Родионова, с точки зрения начальства, следовало если не наказать, то отчитать. Но сделать это было трудно — герой! Да и лично некоторые из командиров были ротмистру обязапны. Это он в прошлой баталии внезапно, чуть ли не по спинам крокодилов, провел "кумпанию казаков" через гиблое болото и ударил во фланг сарацинской саранче, чем и спас и есаула Затыльнюка, и тех, кто вместе с ним попал в засаду. Али-Паша уже подпрыгивал на месте от предчувствия победы, и пинал воздух кривоносыми чувяками, а пришлось драпать. А еще раньше, в самом первом деле, Родионов (по-тогдашнему, десятский Вавило) внезапной атакой сорвал индейское жертвоприношение, в тот момент, когда неудачливого разведчика Фурцева уже положили щекой на окровавленный камень.

Родионов почувствовал хмарь на душе у начальника разведки, но не правильно ее истолковал.

— Да, пусть право поспят, до двенадцати еще далече.

Из штабной горницы в сени вышел прапорщик Плахов, рыхлый толстяк с бугристой лысиной, висящими щеками, в неловко сидящем пехотном мундире — типичный пионер. Частью перепуганный, частью возмущенный, и в целом, почти бесполезный в реальном деле. В прежней жизни он был небольшим начальником и несчастным мужем, самое неуместное сочетание на войне.

— Это ваш, — усмехнулся Родионов, — просили ведь, вот дополнительная подмога.

Несмотря на офицерские эполеты Плахова рядовой Ляпунов дал ему давеча жестокий шелобан в потный лоб за нелепые и утомительные вопросы в стиле: "да что это такое? да как же это можно?!" и Фурцев был тому свидетелем. Всю неделю Плахов слонялся по лагерю, нигде не пригождаясь, теперь вот его приписале к разведке.

— Да, он очень усилит? — Рассеяно сказал Фурцев.

— Да ладно вам, поручик, — махнул рукой симпатяга ротмистр, — я сам интересовался, там, в частях, все при деле. Лафет надо наладить у единорога. Ружейные кремни стесались у мушкетеров на пробной стрельбе. Сидят, меняют. Да и окоп вокруг батареи кому-то рыть надо. У меня у самого что? Ляпуновы, да этих увальней в обновах две пары вот и весь стратегический резерв. Придется вам на опыте своем ехати.