Эвкалипт - Мюррей Бейл

Эллен не вполне поняла, о чем он. И сделала вид, что уходит.

— Ты разговаривал во сне.

— А чего я такого сказал?

— Ты назвал чье-то имя.

Незнакомец рассмеялся, да так и застыл в прежней угловатой позе — полусидя под нависающими ветвями и поникающими листьями.

— Это еще что за трагического вида древо? Зря я не выбрал чего-то получше. Если я не ошибаюсь, это…

По иронии судьбы, Е.microtheca, эвкалипт мелкокоробчатый, в народе известный как кулибах, входил в число тех немногих, что Эллен умела распознать — только потому, что отец ее нередко подшучивал над его жутковатым историческим значением, над «историей неглубоких могил», как сам он выражался.

Однако назвать дерево незнакомец так и не назвал.

Может, он вовсе и не очередной неучтенный претендент! Эллен, нахмурившись, вспомнила, как отец едва ли не всякий день предостерегал ее насчет мужчин: дескать, уж больно они словами играть горазды! Но этот-то молчит, словно воды в рот набрал! Девушка искоса зыркнула на чужака: да он в ее направлении и не глядит! Напротив, скульптурный профиль повернут куда-то вбок: незнакомец явно поглощен своими мыслями.

Ну, это уж слишком: ишь, расселся тут, словно у себя дома! И в то же время Эллен ощущала некое смутное, обволакивающее спокойствие от того, как оба они легко и непринужденно принимают разверзшееся между ними молчание. Едва осознав это, Эллен почувствовала досаду — и захотела ее выказать, сама не зная почему.

— Может, ты хоть присядешь наконец? Либо так, либо я сам встану, а то вольно ж тебе глядеть на меня сверху вниз. Глупо как-то получается.

И, не дожидаясь ответа, незнакомец встал. Эллен улыбнулась краем губ.

А тот вновь посмотрел куда-то в сторону.

— Знаешь…— Чужак прошелся туда-сюда, заложив руки в карманы, и тут ни с того ни с сего сбацал что-то вроде ирландской джиги, так, что Эллен едва сдержала смех: надо же, человек совершенно посторонний, а вроде бы искренне ей рад!

Этого было довольно, чтобы девушке захотелось уйти, да только незнакомец уже рассказывал ей что-то, пусть даже стоя спиной к собеседнице.

Чужак сорвал со ствола полоску коры. Когда он обернулся, блики и тени, затрепетав, заструились по его лицу, точно вода или перышки.

— Знаешь… — начал он. — В Мельбурне, неподалеку от реки Ярра, живет одна женщина. Много лет она проработала в юридической фирме на Берк-стрит, занимаясь главным образом завещаниями.

Незнакомец откашлялся и оглянулся через плечо на Эллен, стоявшую в нескольких шагах поодаль.

— Родилась та женщина в Восточной Европе, в городе со множеством мостов. У отца ее были темные усы и седые, мелко-мелко завитые волосы. Ни дать ни взять ручеек, или эта ваша река в половодье. А пальто он набрасывал на плечи; ну да в городах мужчины и по сей день так носят… Странная привычка, есть в ней что-то женственное, ты не находишь? Так вот, эта женщина первой осознала, что у отца ее — великолепный тенор: она еще ребенком была, когда отец повез ее на пикник — да и запел себе на весь сосновый бор. Мать ее, кстати, тоже пела. Она происходила из процветающего старинного купеческого семейства.

Так вот, в той стране была репрессивная политическая система. Ну, там, крепче сомкнем ряды, и все такое. Никто не имел права уехать из страны без особого разрешения. А даже если кто такого разрешения и добивался, так им запрещалось деньги вывозить. Так что оно того не стоило. Ну, и люди выкручивались, как могли, изобретали разные ходы-выходы, кто во что горазд.

Под деревом в саду родители женщины закопали ценную коллекцию почтовых марок: шедевры девятнадцатого века, редчайшие экземпляры с мыса Доброй Надежды, Маврикия и Тасмании. Наследство от кого-то из родственников по материнской линии. Каждый год или около того усатый тенор шел к дереву, выкапывал украшенный эмалью ларчик, завернутый в клеенку, и пинцетиком, — тут незнакомец обратил один глаз на Эллен, — вынимал одну-единственную драгоценную марку. А уж марку вложить в конверт и продать в Женеве за свободно конвертируемую валюту — проще простого. Вот так певцы и разъезжали по Европе с гастролями.

Отец вечно баловал дочку. Привозил ей дорогие подарки. Шел в кафешку посидеть с приятелями и ее заодно с собою прихватывал. В компании он расходился не на шутку. Порою девочка так и засыпала, засунув руку в отцовский карман. Пару раз он знакомил дочурку с пышно разодетыми дамами, что смеялись не умолкая; на иных были шляпки с вуалями; все эти дамы оставляли на белых пирожных и бокалах следы помады.

Со временем дочь выросла, превратилась в молодую девушку. В красавицу, не премину отметить, вот только в красоте ее ощущалось нечто меланхолическое. Например, рыжий студент-юрист был в своих чувствах уверен на все сто. Но влюбленным удавалось разве что пошептаться друг с другом на улице или там в кафешке. Отец девушки студента к дому и близко не подпускал: дескать, ты про мою дочку и думать забудь! При одном только упоминании имени ухажера впадал в безудержную ярость. В глазах отца бедняга-студент не обладал ни единым достоинством, говорящим в его пользу. А в придачу еще и под тайным надзором состоял, по причине политической неблагонадежности .

Студенту даже письма писать было строго-настрого заказано. Все равно отец перехватит и сожжет.

Эллен, стоя на границе света и тени, внимательно вглядывалась в лицо рассказчика, пытаясь понять, выдумывает он или нет.

А тот неспешно продолжал:

— В тайнике еще оставалось несколько марок. Чтобы отвлечь дочку от студента, с которым она, как выяснилось, встречалась втайне, отец увез ее в путешествие. Они поехали вдвоем, только он и она. Сперва в Швейцарию — обналичить марку. А в Женеве отец повстречал некую итальянскую диву. Настоящая примадонна — прямо по учебнику! На глазах у дочери отец влюбился по уши. И ни за что не желал сдаваться, пока не заполучит красотку. Он мотался за дивой по всей Европе, а дочь неотлучно была с ним. Наконец, в пятизвездочном отеле в Мадриде, отец добился-таки своего. И примерно тогда же у него иссякли деньги! Волей-неволей пришлось возвращаться домой. В поезде отец пел скорбные песни, проливая горькие слезы и склоняя голову на грудь дочери.

Его дородная супруга дожидалась на пороге, скрестив руки на груди. Стоило ей только взглянуть на мужа — и она все поняла. Снова та же самая история! На заднем плане вечно маячила соперница. На сей раз супруга решила ничего не предпринимать.

Но теперь он жену словно не замечал. Думал только об итальянской примадонне. Потерял аппетит. Ночами глаз не смыкал. Он решил снова уехать в Швейцарию, на сей раз один. Жена внезапно попыталась помешать ему. Противилась, плакала. Умоляла дочь о помощи. Дескать, отец к ней, к дочке — той самой, что сейчас живет в Мельбурне, — всегда прислушивался. Они же так похожи!

Между тем рыжего студента арестовали. Говорили, что ему грозит тюрьма или высылка.

Дочь заключила с отцом соглашение: оставшиеся марки они поделят. Она уедет со студентом, а он волен воссоединиться с примадонной.