Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

Здесь уместно сказать о любопытной версии французского историка Ги Бретона. Ссылаясь на целый ряд английских (надо признать, безызвестных) историков и журналистов, он утверждает, что примерно с 22 июня по 7 августа 1792 г. Наполеон находился в Лондоне, где, по косвенным данным, пытался ходатайствовать перед правительством Англии о разрешении поступить на службу в британскую армию[205]. Однако самые авторитетные специалисты-историки, включая англичан В. Скотта, X. Беллока, В. Кронина, Д. Чандлера, не принимают эту версию всерьез и даже не упоминают о ней.

За время, пока Франция сотрясалась на крутом подъеме от монархии к республике, Наполеон тоже карьерно поднялся после недолгой задержки вверх. 10 июля 1792 г. он был восстановлен в списках своего полка, а 30 августа получил из военного министерства уведомление о том, что ему присвоено воинское звание капитана, причем с таким старшинством (от 6 февраля), как если бы он не исключался со службы. «Вдумаемся, - пишет об этом Жан Тюлар. - Ведь это была одна из последних резолюций Людовика XVI!»[206]

Должно быть, Наполеон был очень рад своему повышению в чине. Но первый же его шаг в новом качестве (капитана артиллерии!) шокировал начальство: он попросился во внеочередной отпуск на родину. Во-первых, нужно было срочно взять сестру Элизу из монастырской школы для благородных девиц в местечке Сен-Сир близ Версаля (куда устроил ее «папа Карло»), ибо теперь повсюду начались гонения на всех «благородных», даже не особо знатных. Главное же, Наполеон сам стремился на Корсику по двум причинам: с одной стороны, он спешил повидаться с родными, которые Христом Богом молили его утешить их своим присутствием в столь страшное время нарастания революции, а с другой стороны, ему самому хотелось присмотреться к положению на Корсике и повлиять на него в духе de la France[207].

9 октября 1792 г., получив и на этот раз отпуск, Наполеон вместе с 15-летней сестрой Элизой отправился в путь, к родным берегам. В Марселе случился инцидент, который мог бы иметь для них тяжкие последствия, если бы не хладнокровие и находчивость Наполеона. Их остановила толпа возбужденных, а частью и вооруженных республиканцев. На голове у Элизы была шляпа с пером. Указывая на нее, какие-то ультра из толпы стали кричать: «Долой аристократов!» Наполеон сохранял самообладание. «Мы не больше аристократы, чем вы!» - заявил он и, сняв шляпу с головы Элизы, отшвырнул ее прочь, ублажив тем самым толпу.

Положение на Корсике к осени 1792 г. стало угрожающе нестабильным. Местные роялисты все больше ориентировались на Англию, республиканцы - на Францию. Паскуале Паоли колебался. Хотя он принял новоиспеченного капитана Буонапарте внешне любезно, проницательный капитан почувствовал в настроении «корсиканского Вашингтона» антифранцузский нюанс. Заподозрив недоброе, Наполеон вновь принял на себя командование батальоном Национальной гвардии в Аяччо и возглавил местных монтаньяров, т. е. фактически якобинцев, наиболее последовательных революционеров[208]. Он провел даже подчеркнуто демонстративный осмотр корсиканских укреплений (не на случай ли агрессии со стороны Англии?) и многозначаще, письменно уведомил дирекцию департамента: «Я здесь. Все теперь пойдет хорошо»[209].

На деле почти все пошло очень плохо для корсиканских монтаньяров и лично для Наполеона. Депутаты Национального Конвента Франции, среди которых был корсиканец К. Саличетти, выступили с идеей завоевать соседний с Корсикой остров - Сардинию. Такая идея сулила приток во Францию столь необходимых ей в то время лошадей, мачтового леса и хлеба. Был снаряжен флот из пяти боевых судов под командованием контр-адмирала Лорана Трюге[210]. В Аяччо к бойцам Трюге присоединились регулярные части корсиканского воинства и знакомые нам два батальона Национальной гвардии во главе с Наполеоном и его сотоварищем Квенца. Они должны были атаковать главный из опорных пунктов у берегов Сардинии - порт под названием Маддалена, о котором сам Горацио Нельсон (лучший в Европе флотоводец) говорил, что «он имеет более важное значение, чем Мальта и Гибралтар»[211]. Общее руководство операцией Паоли, по договоренности с Трюге, передал своему родственнику полковнику Колонна Чезаре.

24 февраля 1793 г. батальоны Наполеона и Квенца атакой с ходу захватили островок Сан-Стефано, разместили там две свои батареи и оттуда повели артиллерийский огонь по фортам Маддалены, причем Наполеон лично наводил орудия и стрелял очень метко. Скоро два главных крепостных форта были выведены из строя. Наполеон предложил брать Маддалену штурмом. Чезаре принял его предложение.

Но тут случилось непредвиденное. Команда головного судна, корвета «Ла Фоветт»[212], взбунтовалась, заявив, что воевать больше не хочет, и потребовала немедленно вернуться домой, во Францию. Все попытки Чезаре уговорить бунтовщиков, пригрозив при этом даже взорвать их корабль, ни к чему не привели. Пришлось свернуть так удачно начатую операцию и возвращаться ни с чем, а точнее с позором.

После такого qui pro quo не только Колонна Чезаре, но и сам Паоли впали в немилость к Национальному Конвенту. Что же касается Наполеона, то он был, как никогда ранее, в бешенстве. Отныне и Чезаре, и даже Паоли потеряли в его глазах почти все. Хуже того, он сам стал терять веру в какую-либо возможность сохранить и тем более продолжить на Корсике революционные преобразования.

Тем временем революция во Франции набирала ход. 21 января 1793 г. был казнен король Людовик XVI, а 30 января Франция объявила войну Англии, которая возглавляла антифранцузскую коалицию европейских монархий. Национальный Конвент заметно радикализировался. 2 апреля Паоли был вызван в Париж для ответа на выдвинутые против него обвинения. Главными были провал экспедиции в Сардинию и связь с англичанами, т. е. фактически предательство. Такой вызов грозил корсиканскому «Отцу отечества» гильотиной.

С обвинениями Паоли в предательстве выступил не кто иной, как 18-летний Люсьен Бонапарт - в то время член Якобинского клуба в Тулоне[213]. Сделал он это на заседании тулонского «Общества республиканцев», после чего хвастливо уведомил об этом в письме своих братьев: «Я нанес смертельный удар нашим врагам. Вы этого не ожидали?» Агенты Паоли перехватили это письмо и предъявили его своему шефу. «Ах, гаденыш!» - воскликнул тот с презрением ко всем Бонапартам, включая, разумеется, и Наполеона[214].