СМЕРШ - Чистилище Красной Армии. Сталинские "волкодавы" - Анатолий Терещенко

Перечитав еще некоторые бумаги дела, офицер вызвал ее на допрос. По его описанию, это была невысокая, довольно крепкая девушка, светлоглазая, большеротая. Черная суконная юбка до колен и фланелевая гимнастерка были хорошо, с любовью подогнаны по фигуре.

После обязательных вопросов — фамилия, имя, отчество, год и место рождения — Ширинкин попросил ее как можно подробней рассказать о себе. Ее рассказ полностью совпадал с материалами, которые имелись в деле. Затем он неожиданно для «шпионки» подвел ее к карте.

— Покажите, пожалуйста, где вы с братом перешли линию фронта? — спросил контрразведчик.

Несколько минут она стояла как бы в нерешительности, а потом указательным пальцем провела горизонтальную линию.

— Здесь? — Да!

— Случайно вы не ошиблись? — удивился Ширинкин, знавший, что в этом месте плотно располагались наши войска и сомнительно, чтобы там можно было незамеченно пройти.

— Нет, кажется, здесь, — зашептала она. — Меня вел брат, он не говорил, где мы переходили.

— Но, согласно вашей анкете, у вас нет брата.

Ширинкин внимательно посмотрел ей в глаза, которые тут же забегали, а бледные щеки стали постепенно наливаться краской с пунцовым оттенком.

— Это не родной брат, а троюродный, — медленно и даже несколько испуганно выдавила она в ответ.

— Как его фамилия?

Она назвала фамилию, имя, потом рассказала о разведшколе, не сумев назвать ни одного имени или клички преподавателей и слушателей, обучавшихся с ней.

— Вас на самолете забрасывали?

— На самолете, — с придыханием согласилась она.

— Какой марки был самолет?

— Не знаю…

— Ну, как, как он выглядел?

— Как наш «кукурузник».

— Где вы сидели в самолете, пока летели в тыл нашей армии? — неожиданно спросил офицер.

— Рядом с летчиком.

— А где находился ваш парашют?

— У меня на коленях…

— Как вы совершали прыжок?

— Когда летчик сказал, что нужно прыгать, я открыла дверь, встала на колесо и выпрыгнула.

— Где находилось кольцо для раскрытия парашюта?

— Кольцо? Какое кольцо? У меня, у меня его не было…

И вот после таких ответов Ширинкин понял, что Поворина не только никогда не прыгала с парашютом, но и самолета вблизи не видела. Все, что она рассказывала, — чистый вымысел. Она не могла сидеть рядом с пилотом по той причине, что у летчика неимоверно тесная кабина. Он сам сидит на парашюте.

Ширинкин сделал небольшую паузу в допросе. Взял в руку карандаш и покрутил его между большим и указательным пальцами, а потом смерил допрашиваемую с головы до ног цепким взглядом, спросил:

— Зачем вы придумали небылицы? Скажите, только теперь откровенно, все начистоту.

Поворина вздрогнула, как будто получила удар кнута. После этого вопроса она густо покраснела и опустила голову. Руки ее стали заметнее дрожать. Оперативник увидел, что в душе у нее происходит отчаянная борьба, а вернее, борьба мотивов заканчивалась. Чувствовалось, что она созрела для правдивого ответа, надо было только не упустить этот момент.

— Ну, отвечайте чистосердечно, что произошло с вами, когда вы решились на эту чудовищную ложь, направленную, в первую очередь, против себя?

— Я… я не шпионка… Я никогда не летала на самолете и не прыгала с парашютом, — сквозь обильно хлынувшие слезы промолвила она. — Я все, гражданин начальник, придумала…

— Для чего? С какой целью? — не унимался контрразведчик.

Поворина продолжала рыдать.

— Ну, поплачь, поплачь, потом легче будет сказать правду о придуманной истории, — легкая улыбка озарила лицо контрразведчика, понявшего, что он нашел наконец-то ответ на эту редкую головоломку.

— Потому, потому, что я дезертир…

★ ★ ★

Потом после глотка воды она немного успокоилась и стала рассказывать, что уехала с сестрой из Ленинграда в конце сорок первого года, не поставив в известность МПВО, где проходила службу. То есть стала дезертиром. Она знала о приказе ВГК, в котором говорилось о суровом, вплоть до расстрела, наказании за дезертирство по законам военного времени. Поэтому девушка всячески скрывала и избегала расспросов о том, где она находилась весь сорок второй год. Когда же командир стал выяснять подробности ее биографии, она ничего лучшего не могла придумать, как сочинить байку о переходе линии фронта, вербовке финской разведкой и переброске в наш тыл со шпионским заданием. Ей, наивной, казалось, что ее, как агента, сначала посадят в тюрьму, но потом, по истечении какого-то времени, разберутся в явной ошибке и выпустят на свободу.

После этого чистосердечного признания чекистам пришлось все ее новые показания перепроверять. В результате бесед с сестрой, подругами, другими свидетелями, сопоставления документальных материалов было установлено, что она никак не могла находиться на финской стороне.

Интересно, что в ходе расследования удалось обнаружить приказ о награждении Повориной орденом Красной Звезды за ее самоотверженные действия в тот тяжкий период военного лихолетья в блокированном городе. О награде она не знала, так как ее в ноябре сорок первого года, раненую и обессиленную от потери крови и голода, направили в госпиталь. Сестра же ее сумела выходить и с разрешения госпитального начальства вывезти на родину в Воронежскую область.

Что же касается дезертирства, то его в данном случае как такового не было, так как МПВО не были воинскими подразделениями и Поворина не давала присяги. Но этих тонкостей деревенская девушка не знала и не могла знать, а вот чувством долга она обладала. Именно это чувство и заставило ее решиться на несуразный шаг, который мог привести к трагическим последствиям, если бы не вдумчивая работа военного контрразведчика.

Вскоре Поворина была освобождена, а через некоторое время ей в Адмиралтействе был вручен орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Так «шпионку» отметило командование МПВО за ее труд на крышах Ленинграда. До конца войны девушка честно служила на флоте.

Вот и такие задачи приходилось решать сотрудникам СМЕРШа в деле розыска вражеских агентов. Вернуть человеку доброе имя — это тоже заслуга военной контрразведки!

Если говорить о немецком генералитете в нашем плену, следует напомнить, что гитлеровскими войсками было взято в плен 80 советских комбригов и генералов, из которых 23 погибли. Генералов вермахта оказалось в советском плену в 5 раз больше, но о судьбах их мало кто знал — вся информация о них была засекречена.

Большая часть архивных документов, которые могли бы пролить свет на деятельность уже упоминаемого в книге специально созданного в системе НКВД еще в 1930 году Управления по делам военнопленных и интернированных (УПВИ НКВД — МВД СССР), была закрыта для изучения. На грифах этих документов значилось «Совершенно секретно». Только в последние годы они стали частично «рассекречиваться», открывая подробности злодеяний немецкого генералитета.