Лили и осьминог - Стивен Роули

Лили искоса бросает взгляд на микроволновку, и я даже предпринимаю попытку затолкнуть проклятую тушку туда, но тут до меня доходит, что индейка весом 18 фунтов в стандартную конвекционную микроволновку ни за что не влезет.

ИЛИ! МОЖНО! СЪЕСТЬ! ЕЕ! ПРЯМО! ЗАМОРОЖЕННОЙ! КАК! МОРОЖЕНОЕ!

– Замороженные тофундейки не такие вкусные, как мороженое, – я смотрю на Лили сверху вниз, а она на меня – снизу вверх. Ей очень хочется, чтобы я что-нибудь придумал. – В таком случае – горячая ванна! – Лили начинает пятиться. – Для тофундейки, – объясняю я. – Не для тебя.

Она сразу возвращается на место.

ДА! ДАВАЙ!

Я затыкаю пробкой сток под индейкой и наливаю в раковину теплой воды. У меня есть «Иллюстрированный кулинарный журнал» со статьей под названием «Жарим гиганта», я нахожу его в стопке поваренных книг, в которые еще ни разу не заглядывал. Сам не знаю, зачем я его сохранил, но от названия статьи на меня несколько раз нападал ржач, как на подростка.

Пока размораживается индейка, мы с Лили накрываем на стол. В детстве меня всегда завораживали столы, которые накрывала к праздникам мама. У нее были припасены особые скатерти и для Дня благодарения, и для Рождества; в ноябре она откуда-то извлекала, как по волшебству, белую с золотыми ободками фарфоровую посуду. Зарождающийся во мне гей разглядывал тарелки, переворачивал их, впитывал чудесные слова – «Веджвуд», «костяной фарфор», «Англия». Однажды мама даже выставила на стол стеклянные чаши для ополаскивания пальцев на отдельных блюдцах, и мы с Мередит окунули в них пальцы после основного блюда и перед десертом. Вся эта сервировка казалась мне такой элегантной, что я гадал, нет ли среди моих предков по материнской линии особ королевской крови. Взглядом я умолял маму доверить мне тайну нашего происхождения (мне можно, я сохранил бы ее, если мы и вправду прятались от какого-нибудь злого царя или королевы!), но так ничего и не узнал. Помню, как я думал: вот так я буду ужинать каждый вечер, когда вырасту. Но несмотря на то, что ко мне перешел по наследству тетушкин фарфор, я, само собой, пользуюсь им редко.

Во время наших Дней благодарения Лили обычно сидит рядом с моим местом во главе стола и нетерпеливо облизывается. Только после того, как присутствующие двуногие получают по второй, а кое-кто и по третьей порции, Лили достается ее праздничный ужин, сервированный в миске на кухонном полу. При этом я всегда присаживаюсь рядом, отвожу ее уши назад и держу, чтобы не попадали в миску – совсем как отзывчивый студент придерживает волосы подружке из студенческого братства, пока она блюет. Это моя самая любимая часть праздничной программы, если не всего года. Я как будто впитываю чистый восторг, который излучает Лили. На этот раз я переставляю ее миску с пола на стол. Столовые приборы и полотняная салфетка возле ее места остаются нетронутыми, зато придают сервировке симметрию.

– А помнишь наш первый общий День благодарения? – спрашиваю я у Лили.

– Мы ели тофундейку? – уточняет Лили.

– Ты вообще объелась ею.

В тот год после ужина, пока остальные убирали посуду и уже после того, как с костей было срезано почти все мясо, я упаковал в два пакета то, что осталось от индейки, сложил ее вместе с остальным мусором у задней двери и принялся заново накрывать стол к десерту. Позднее тем же вечером я обнаружил, что оба пакеты прогрызены, а кости обглоданы дочиста. Пройдя по короткому следу из отпечатков жирных лап, я нашел под кухонным столом Лили, раздувшуюся чуть ли не вдвое. Она взглянула на меня, продолжая облизывать перепачканную жиром морду. ЕСЛИ! ХОЧЕШЬ! НАКАЖИ! МЕНЯ! Я! ВСЕ! РАВНО! НИ! О! ЧЕМ! НЕ! ЖАЛЕЮ!

Я рассказываю эту историю Лили, она смеется и говорит:

– Это мой самый любимый День благодарения.

– И твой самый нелюбимый следующий день после Дня благодарения.

Поразмыслив, Лили уныло отзывается: «М-да…». С тех пор я пускаю кости на бульон.

В статье «Жарим гиганта» рекомендуется готовить птицу грудкой вниз в течение одного часа при 425 градусах Фаренгейта, чтобы подрумянить кожицу и чтобы мясной сок не вытекал, а потом убавить температуру до 325 градусов, перевернуть птицу грудкой вверх и держать в духовке, пока термометр для мяса не покажет 165 градуса. Общее время приготовления – четыре-пять часов.

В этот и без того теплый летний день духовка исходит жаром, и мы с Лили забегаем на кухню лишь время от времени, чтобы полить наш будущий ужин подливкой. Других традиционных для Дня благодарения занятий не предвидится, поэтому я включаю фильм «Домой на праздники» с Холли Хантер в главной роли. Примерно на середине фильма пора начинать чистить овощи. Я оставляю Лили смотреть кино, а сам продолжаю готовить ужин.

Трент приезжает к пяти.

– Ух ты, как у вас здорово пахнет! А тыквенный хлеб приготовил?

– Нет, – раздраженно отзываюсь я. Из-за возни с индейкой, начинкой, картошкой, кабачками, подливкой и стручковой фасолью мне просто не хватило времени на тыквенный хлеб.

– Какой же День благодарения без тыквенного хлеба? – Трент дуется.

– Это вообще никакой не День благодарения.

Трент заглядывает в кастрюлю с пюре и сует в него палец. Загребает пальцем пюре, слизывает его и заявляет, что сливочного масла маловато.

– Отчего такой привкус?

– У картошки?

Он кивает.

– От мускатного ореха.

Это мой тайный ингредиент.

Трент лезет в холодильник и открывает себе банку пива.

– Можно мне взглянуть на осьминога?

– Лили в гостиной. Только… – я удерживаю Трента за локоть, –..давай сегодня больше не вспоминать о нем.

Я иду за Трентом, потому что он мой лучший друг, и я знаю: его реакция скажет мне все, что я должен знать. Он не станет молоть чушь и ходить вокруг да около, он скажет все как есть. Лили спит осьминогом вверх, он как раз на виду.

– Господи… – реакция Трента подтверждает то, что мне уже известно: это не шутки, а охренеть как серьезно. – Ты уже решил, что будешь делать?

– Я решил не говорить об этом в День благодарения.

Когда приходит время садиться за стол, я достаю три шляпы, которые купил на распродаже старых костюмов с киностудии. Для Трента и для меня – две высоких шляпы, как у английских колонистов, каждая со стильной пряжкой, и завязывающийся под подбородком капор, как у колонисток, – для Лили. (Понятия не имею, из какого они фильма). Трент упрямится, не хочет надевать шляпу, но я заявляю тоном, не допускающим возражений:

– Надевай.

Когда я собираюсь надеть на Лили капор, осьминог, который весь день с подозрительным видом наблюдал за нашей суетой, спрашивает:

– Ты чего? А вдруг мне понравится индейка. Или эта ваша тофундейка, – и он закатывает тот глаз, который виден мне.

– А тебя, увы, не приглашали, – я нахлобучиваю капор на Лили, пряча под ним осьминога. В кои-то веки она не сопротивляется попыткам что-нибудь надеть на нее. Я сажаю ее на отдельный стул с подушкой, откуда ей удобно обозревать весь стол. – Для начала скажем, за что мы благодарны, а я пока разрежу индейку.