Дядя Зяма - Залман Шнеур

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 69
Перейти на страницу:

3

Зато Зяма был совершенно опьянен смотринами. Даже круглая плешь киевского свата произвела на него впечатление. А все потому, что во время смотрин Груним-шадхен умудрился подсунуть Зяме целую тетрадку, исписанную почерком жениха и по-еврейски, и по-русски. Зяма ее листал вместе с реб Грунимом, и она, эта тетрадка, выглядела для него, как выставка на ярмарке в Нижнем. Одно диво состязалось с другим, одно чудо затмевало другое. Зяма каждую минуту бросал на жениха влюбленные взоры. Куда делись купеческий нюх дяди Зямы, его привычка смотреть на все открытыми глазами и держать ухо востро? Он больше ничего не видел и не слышал. В общем, Зяма уже влюбился в Мейлехке Пика, а что до Гнеси… Видно будет…

А Груним уже понял, о чем и как надо говорить с дядей Зямой. Листая вместе с ним тетрадь, он рассказывал всякие истории о способном женихе:

— А об этом вы знаете, реб Зяма, а об этом вы знаете?

Например, оказалось, что уже в детстве Мейлехке Пик старался утащить откуда-нибудь обрывок чистой бумаги и исписывал его со всех сторон. Если же у него отнимали бумагу, он тут же валился на пол и колотил ножками до тех пор, пока ему эту бумажку не возвращали. Вот каким способным он был уже в детстве!

— Вот так так! — с воодушевлением восклицает Зяма и смотрит в тетрадку.

— Потом, — продолжает свой рассказ реб Груним, — он стал присматриваться, как пишет папа, как пишет мама, как пишут старшие братья, и искусно подделывал их почерки и подписи. Все просто не могли надивиться. Его папе, реб Мееру Пику, к примеру, раз нужно было надписывать заграничные адреса, так его Мейлехке стал это делать. Думаете, он знал заграничный язык? Ничуточки. Он только подделывал адреса точно так же, как уже было написано. И представьте себе, все письма прибыли по назначению…

— Вот так так! — удивляется Зяма и листает тетрадку.

— Не ребенок, а Божье благословение! А когда вырос, у него уже выработался свой почерок. В школе — он ходил в школу — у него были сплошные пятерки, всегда… по письму. Разве это почерк? Такой почерк называется калидрафия, — закончил реб Груним свой отчет.

— С таким почерком не пропадешь, — согласился дядя Зяма.

Да, он уже горячо влюбился в жениха. А что до Гнеси… Видно будет.

Но когда это будет «видно»? Сразу же после смотрин у Гнеси разболелась голова, с нею невозможно было поговорить. Потом она и вовсе расплакалась и не спала всю ночь. А назавтра, когда хотели узнать, что она думает о сватовстве, и вовсе пожала плечами: ах, пусть ее оставят в покое!

К Гнесе пристали: понравился ли жених? Дескать, надо что-то сказать, ведь сваты уже собрались уезжать, — но она лишь молчала в ответ. Зато шалунья Генка ответила за сестру:

— Как король в еврейских картах[117].

И Гнеся подтвердила это суждение неестественным смехом.

В доме поднялся шум, прямо небеса разверзлись! Больше всех шумел сам дядя Зяма. Только Шикеле, бедный племянник, ссутулился и притих еще больше обычного. Бледный и невыспавшийся сидел он над счетами. Кто же мог подумать, что невеста заупрямилась из-за его записочки? Записочки, которую он послал ей ранним утром, едва вошел в дом.

Сваты уехали, оставшись с носом, обратно в Киев. То есть не с целым, а с «половиной носа». Потому что Зяма-то от этого сватовства, Боже упаси, не отказался. Напротив, он заверил сватов, что скоро все решится, очень скоро. Надо еще поговорить… И вообще…

В доме опять все пошло как обычно, но между Гнесей и ее отцом, а также между шадхеном и Генкой затлела тихая вражда. Реб Груним подозревал Генку в том, что она вытворяет с ним всякие штучки. Потому что всякий раз, когда он приходит в Зямин дом, с ним случается что-то странное. То вдруг окажется, что его зонт порван, а отчего и почему — непонятно… Или вдруг пропадет галоша, которую после получасовых поисков находят закинутой в погреб или в занесенную снегом сукку. А когда галошу наконец вытаскивают, она оказывается полна грязи, так что ее не наденешь. А однажды у него и вовсе пропала тетрадочка с тем самым хорошим почерком, которую он носил во внутреннем кармане шубы.

— Может, вы ее дома забыли? — испугался дядя Зяма.

Нет, Груним-шадхен очень хорошо помнил, что взял тетрадочку с собой, чтобы еще раз показать реб Зяме. А свою енотовую шубу он повесил на кухне, как раз напротив двери, открытой в ту комнату, где бухгалтер, то есть племянник, работает. Край тетрадки торчал. Он это хорошо помнит…

Тетрадку искали-искали. Шикеле больше всех помогал искать. В конце концов тетя Михля нашла в растопленной голландке веер сгоревших бумажек. Реб Груним и дядя Зяма могли поклясться, что это остатки той самой тетрадки. Генка смеялась, а Шикеле клялся, что это записная книжка со старыми, переписанными набело счетами. Поди разберись, что это на самом деле!..

И сам Шикеле как-то изменился. Работает еще прилежней, чем прежде. Но сразу видать: тает как свеча, а веснушки становятся все ярче и крупней. Морит себя голодом, будто перед призывом. Дядя Зяма спросил Ехиэла-хазана:

— Что творится с вашим квартирантом?

— Он не ест! — ответил Ехиэл-хазан.

Это-то дяде Зяме и не понравилось. Он стал следить за племянником. Просто так человек есть не перестает. Молчать-то он молчит, но уж какой-то слишком тихий.

«В тихом омуте черти водятся, — подумал про себя дядя Зяма. — Может, между ним и Гнесей все-таки „не картошка“?»

И вот однажды вечером — а на дворе как раз шел мокрый снег — несет Зяма двух только что выделанных бобров в пустую сукку[118], где в плохую погоду сушатся дорогие меха. И застает там не кого-нибудь, а своего племянника — и угадайте, с кем?.. С Гнесей!

Дядя Зяма сперва глазам своим не поверил: нюня, мухи не обидит, в женщинах смыслит не больше, чем кошка в варенье из эсрега[119], и, представьте себе, стоит, обняв его дочь Гнесю, и как стоит… Уткнувшись, как замерзший щенок, лицом ей в грудь, как раз там, где батистовая рубашка так свежо выглядывает из отворотов блузы. Потому что до шеи его дочки, этой домашней павы с испуганными глазами, девицы тихой, но статной, Шикеле просто не достает.

— Ты?! — только и смог хрипло прорычать Зяма.

Но изумление двоюродных брата и сестры было так велико, что они еще мгновение продолжали стоять, как стояли, обнявшись и прижавшись друг к другу. В это критическое мгновение до Зямы дошло: вот откуда все взялось — Гнесино упрямство, зашвырнутая в погреб галоша Грунима, сожженная тетрадка с красивым почерком, худоба Шикеле!.. И тут его охватил гнев.

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 69
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?