Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

— Собачий француз! Разве такие помощники, как твоя тигрица, приличны джентльмену?

— Но, собачий англичанин! — возразил Коркоран. — Зачем вас полсотни человек против меня одного? И чего ради вы пришли сюда расстреливать меня, когда я от всего сердца хочу жить в мире с вами и со всеми на свете?

Разговор не мешал ему быстро и заботливо, при помощи Сугривы, забивать отверстие, образовавшееся в двери, и баррикадировать дверь всем, чем только было возможно.

Наконец, кончив эту работу, он сказал:

— Ну а теперь посмотрим, хорошее ли вино у этих разбойников… А! Да это кларет… Возблагодарим Браму и Вишну… А я уже начинал опасаться, что это бутылки со светлым пивом фабрикации господина Альсопа… Слава богу! Пирог превосходный!.. Пожалуйста, Сита, кушайте больше! И ты, Сугрива, ешь и ничего не оставляй. Завтра утром мы будем или освобождены, или убиты…

— Господин капитан, — сказал Сугрива, — вполне можете надеяться на освобождение… Я только что сделал важное открытие!

— Какое?

— Когда я разыскивал доску, чтобы заделать эту проклятую дыру, я почувствовал в одном месте, что ногой наступил на люк.

— Вот как!

— Да, господин капитан! Этот люк, несомненно, ведет в какой-либо подземный ход, выходящий на поверхность земли. В этом случае мы спасены.

— Ты говоришь спасены! Ты спасешься, это верно, но Сита… Это бедное дитя так измучено, что не в силах идти…

— Господин капитан, если я найду подземный ход, и я почти уверен, что он выводит в открытое поле, тогда я могу вам поручиться, что к полночи Голькар обо всем будет извещен.

Коркоран быстро встал, приказав Сугриве показать люк.

Сугрива не ошибся. Действительно, позади алтаря Вишну был люк, и когда с трудом его подняли, под ним оказалась каменная лестница в тридцать ступеней.

— Спустись сам, — сказал Коркоран, — а мне необходимо быть на страже.

По счастью, у капитана в кармане оказалось кресало и кремень и хотя с большим трудом, но зажжена была одна из свечей алтаря, которую Коркоран передал Сугриве, спустившемуся тотчас вниз по лестнице. По прошествии нескольких минут брамин возвратился обратно и заявил:

— Подземный ход представляет собою коридор, оканчивающийся решеткой, находящейся в сотне шагов отсюда, и именно позади осаждающих нас врагов. Теперь я вполне уверен вскоре прибыть в Бхагавапур, если только какой-либо тигр не попадется по дороге.

— Помни, что если ночь пройдет спокойно, то утром затеется жаркое дело. Скажи Голькару, чтобы он не терял ни минуты.

— Сугрива, — добавила красавица Сита, — скажи моему отцу Голькару, что дочь его под защитой самого отважного и самого великодушного из всех людей. А вы, капитан, прошу вас, поспите хотя бы немного, теперь я буду сторожить…

Сугрива, преклонив колени и поклонившись до земли, встал, поднял руки в форме кубка и затем исчез в подземном ходе.

Коркоран, оставшись наедине с дочерью Голькара и сев около нее, сказал:

— Дорогая Сита, я никогда не забуду, как я счастлив, проводя вечер около вас…

— Господин Коркоран! — отвечала принцесса. — Я чувствую себя так, как будто я всегда жила так, как вчера и сегодня, и что вся моя прошлая жизнь как ни была спокойная и приятная, только сон в сравнении с тем, что я видела и прочувствовала со вчерашнего дня.

— Что же вы чувствовали? — спросил бретонец.

— Я сама хорошо не знаю… — простодушно отвечала Сита. — Мне было страшно. Мне казалось, что хотят меня убить. Я думала, что сама себя убью, чтобы не попасть в руки этому гнусному Рао; но с той минуты, когда я увидела вас в лагере англичан, я ожила и была уверена, что буду спасена, когда увидела, с какой изумительной отвагой и хладнокровием вы устраняете все опасности!

Коркоран, улыбаясь, выслушивал все эти чистосердечные признания и, в то же время ощущая неизъяснимое удовольствие, думал: «Какая прелестная девушка! Несомненно то, что лучше и приятнее провести с нею ночь в этой пагоде, мирно разговаривая о Браме, Вишну и Шиве, несмотря на присутствие английских ружей, чем рыскать всюду, разыскивая подлинную рукопись господина Ману, мудрейшего из индусов, которого более всего на свете почитает Лионская Академия наук… Ах… Нет ничего на свете приятнее, как спасать прелестных принцесс и отдавать свою жизнь за них!»

Среди этих размышлений он чувствовал, что его одолевал сон, и при том опасность не казалась ему значительной, так как англичане тоже были сильно истомлены. Да и, наконец, на страже была Луизон и спала, так сказать, одним глазом, как родственная ей кошка, различая всякий предмет даже в глубоком мраке. Притом уши ее были так чутки, что и глаз не было нужно.

Вот почему, убедившись, что всюду было спокойно, и что Сита глубоко изнемогла от усталости, Коркоран растянулся на циновке и крепко уснул до рассвета.

В то время как в пагоде и вне ее все спали глубоким сном, за исключением двух часовых и Луизон, Сугрива, идя подземным коридором, дошел до решетки, но замка там не оказалось.

Он долго разыскивал, каким образом возможно было бы выбраться отсюда, и наконец догадался толкнуть ногой небольшую статую, изображавшую Браму без рук и без ног, но поддерживающую весь мир на своих плечах.

Статуэтка, слегка заскрипев, повернулась, и решетка открылась. Тотчас же Сугрива потушил свечу, бесшумно затворил решетку, проскользнул в кустарники и через несколько секунд исчез. Но у него был особый план. Он осторожнейшим образом обошел кругом весь бивак англичан, беспечно спавших, полагаясь на бдительность двух часовых.

Ползая, как змея, среди тростников, он все-таки был примечен одним из кули, который уже намеревался поднять тревогу, но вовремя был остановлен каббалистическим знаком, поданным ему Сугривою, поднявшим два пальца правой руки кверху.

Увидев это, кули не шевелился и молчал.

Сугрива искал две вещи: коня, чтобы скорее выполнить поручение, и Джона Робартса, чтобы ему отсечь голову.

По счастью, этот джентльмен спокойно спал среди дюжины других джентльменов, раскинувших ноги и руки.

В руках Сугривы находился его враг, но, убей он его тотчас, весь лагерь всполошится, и его миссия не осуществится. И потому он решился терпеливо выждать и ограничился только тем, что, осторожно отвязав привязанного к дереву коня, обмотал его копыта случайно попавшимися в этом месте кусками холста, чтобы не было никакого шума. Вслед за тем он тихо и осторожно ушел из бивака, ведя лошадь за собою на узде.

В это время индусский кули, не спускавший с него глаз, подойдя к нему, спросил:

— Когда?

— Вскоре.

— Куда направляешься?

— К Голькару!

— Хочешь ли, чтобы я за тобою пошел?