Источник - Джеймс Миченер

Посему его одиночное заключение продлилось на остаток 1540 года и на весь 1541 год. Все это время он должен был платить солидные суммы за свое содержание и сбор доказательств против себя. И независимо от исхода грядущего процесса финансово Химено был разорен и знал это.

Отделение инквизиции в Аваро должно было действовать столь осмотрительно из-за важности того дела, которым оно занималось. Прежде чем обрести власть в Испании, инквизиция существовала как рука церкви шесть или семь столетий, в течение которых защищала церковь от многочисленных ересей. Первые полтысячи лет своего существования она в целом представляла собой довольно незначительное и нестрашное ведомство, но, когда во главе его встал Томас де Торквемада, генерал-инквизитор Испании, он возвысил инквизицию, сделав ее независимой и от папы, и от императора, и полицейские функции этой организации, изменившись, стали вызывать ужас и панику: за семнадцать лет было уничтожено почти 120 тысяч испанских интеллектуалов Теперь, когда Торквемада скончался и вера была надежно ограждена от ложных посулов, пришло время ослабить террор, но в этот момент Мартин Лютер в Германии провозгласил самую опасную ересь из всех, и даже последний дурак убедился, какую опасность истинной христианской церкви несет протестантство. И что было также опасно, некоторые христиане, такие, как Эразмус Роттердамский, писали книги, в которых издевательски высмеивали церковь, а если и этой опасности было мало, выяснилось, что еврейские семьи, которые были крещены несколько столетий назад, тайно придерживались древних еврейских ритуалов. Так что церковь подвергалась осаде и снаружи и изнутри, и только на инквизицию, которая была даже выше папы, возлагалась надежда, что она сможет выкорчевать ереси, сжечь оскорбительные книги и выследить лютеран и тайных евреев.

Официальные данные об инквизиции в Аваро иллюстрировали ответ церкви на опасность, перед которой она предстала. За два века до появления Торквемады в Аваро обезглавили только четырех человек, но это были отъявленные враги церкви, которые отказывались покаяться в своих великих грехах. А с 1481 года до 1498-го, когда свирепствовал бич Торквемады, судьи в Аваро казнили одиннадцать тысяч еретиков. Затем последовал спокойный период и количество смертных приговоров упало до менее чем двадцати в год, но в 1517 году с появлением смертельной угрозы в лице Лютера и потока работ Эразмуса число казней резко возросло.

Важно, что за этот период в шестьдесят лет, с 1481-го до 1541 года ни один настоящий еврей не был казнен инквизицией в Аваро. Если любой человек, оказавшись под стражей, откровенно заявлял: «Я еврей, и всегда был известен, как таковой», его изгоняли из пределов владений, но не сжигали. Испанская церковь подвергала его презрению и отправляла в те печальные странствия, которые предсказывал Новый Завет, но не трогала его. Тем не менее, в то же время инквизиция Аваро уничтожила около восьми тысяч человек, чьи семьи когда-то принадлежали к евреям и которые, перейдя в христианство, приняв крещение и став полноправными членами церкви, продолжали втайне придерживаться еврейских обрядов. И из этих восьми тысяч отступников более шести тысяч были сожжены живьем. Среди них была девушка Мария дель Иглесиа, чья семья была христианами триста лет. Она влюбилась в молодого человека Раймундо Каламано и, когда он ухаживал за ней, призналась, что и она, и ее семья соблюдают еврейскую Пасху. Он прямиком заторопился в инквизицию, и за три дня до свадьбы в дом дель Иглесиа ворвались солдаты и убедились, что сорок один человек едят мацу. Все взошли на костер. Известный ученый Томас де Саламанка учил молодежь Аваро, и как-то его Девятилетний сын, выскочив на улицу, заорал: «Отец отшлепал меня! Он спешит на Йом-кипур!» И после расследования, которое длилось семь лет, пришлось сжечь живьем шестьдесят три близких знакомых Томаса. Особенно пугало, что среди разоблаченных евреев было шестнадцать монахинь, которые блюли еврейские обряды в своем монастыре, тридцать монахов, семеро священников и два епископа. Церковь подвергалась опасному разрушению изнутри, и только самое тщательное расследование могло спасти ее. В силу этой причины дело Диего Химено, советника короля, продвигалось так медленно.

В начале третьего года Химено опять предстал перед трибуналом, который теперь имел в своем распоряжении объемистый том материалов о его связи с иудаизмом. Информаторы и из итальянского Поди, и из немецкого Гретца представили убийственные для него доказательства, и судьи были совершенно уверены, что он скрытый еврей. Теперь проблема заключалась в том, чтобы заставить его признаться и обвинить других жителей Аваро, которые, возможно, скрывали свои дьявольские пристрастия так же успешно, как и он сам. Четыре дня его допрашивали о мельчайших подробностях, и, поскольку он продолжал упрямо стоять на своем, у трибунала не осталось выхода – они должны были подвергнуть его пыткам.

Его немедленно отволокли в подземный склеп, который с давних времен служил цели извлечения признаний, но, хотя многие это предполагали, Диего Химено попал отнюдь не в руки жестоких палачей, готовых мучить его, едва только им это захочется. Он предстал перед умным и терпеливым священником, который уже много лет вел такие допросы. Рядом с ним постоянно присутствовал знающий врач, который из опыта усвоил, какие пытки способно выдержать человеческое тело, не расставаясь с жизнью. Правда, несколько человек все же скончались под пытками в этом подвале Аваро.

С другой стороны, обыкновенный труженик, который руководил тремя разрешенными пытками, стал опытным специалистом, знакомым с целым набором приемов – уж они-то гарантировали, что решимость любого тайного еврея в конце концов будет сломлена. И когда Диего Химено доставили в подвал, тот уже знал, что сегодня ему придется проверить свое искусство на некоем специальном объекте. Если они добьются признания, то их наградят, если же нет, то придется выслушать укоры. Это был волнующий момент, когда красивый пятидесятилетний мужчина, не потерявший мужества даже после двух лет заключения, твердо печатая шаг, вошел в камеру пыток и, полный молчаливого возмущения, остановился перед священником, которому предстояло допрашивать его.

– Так вы признаетесь, Диего Химено? – спросил священник. Заключенный с презрением посмотрел на него, а доминиканец, который знал, что нередко так смотрят в начале допроса и никогда – в конце, обратился К врачу: – Заключенный отказывается говорить. Выдержит ли он вопросы? – Доктор осмотрел Химено и подумал: он самонадеян и у него крепкое здоровье. С ним придется повозиться.

Он кивнул писцу, сидящему у ног священника. Его обязанностью было записывать признания и письменно подтверждать, что в камере пыток соблюдались все гарантии сохранения жизни.

– Записывай, – указал священник, – что установлено: заключенный готов выдержать допрос.

С этими словами доминиканец дал сигнал подручным, которые тут же схватили Химено и, прежде чем он успел понять, что происходит, скрутили ему руки и сорвали одежду. С той же сноровкой они связали ему руки за спиной, к каждой из лодыжек подвесили по двадцать пять фунтов веса и с помощью толстого каната, привязанного к запястьям, подняли в воздух футов на сорок. Снизу старший подручный крикнул: «Теперь ты заговоришь, советник!» На час они оставили его в подвешенном состоянии, пока заломленные назад руки медленно выходили из плечевых суставов.