Благие намерения - Владислав Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Интересно, — сказал Лева, прихлебывая кокосовое молоко из консервной банки, — далеко мы от острова Пасхи?
Все повернулись к нему.
— А к чему это ты? — спросил Толик.
— По Хейердалу, — глубокомысленно изрек Лева, — на Пасхе обитали какие-то ненормальные туземцы. Рыжие и голубоглазые.
И, поглядев в голубенькие глаза Федора Сидорова, Лева задумчиво поскреб свою рыжую клочковатую бороду.
Наталья, вся задрожав, уронила вилку.
— Валентин! — каким-то вибрирующим голосом начала она. — Я желаю знать, до каких пор я буду находиться в этой дикости!
Не ожидавший нападения Валентин залепетал что-то насчет минуса в подкоренном выражении и об открывшихся слабых местах теории относительности.
— Меня не интересуют твои минусы! Меня интересует, до каких пор…
— У, Тупапау!.. — с ненавистью пробормотала Галка.
— Ита маитаи вахина![6]— в сердцах сказал Толик Федору.
— Ита маитаи нуи нуи![7]— с чувством подтвердил тот. — Кошмар какой-то!
— Между прочим, — хрустальным голоском заметила Наталья, — разговаривать в присутствии дам на иностранных языках — неприлично.
Толик искоса глянул на нее, и ему вдруг пришло в голову, что заговори какая-нибудь туземка в подобном тоне с Таароа, старый вождь немедленно приказал бы бросить ее акулам.
После обеда двинулись всей компанией в пальмовую рощу — смотреть портрет.
Федор вынес мольберт из-под обширного, как парашют, зонтика и снял циновку. Медленно скатывая ее в трубочку, отступил шага на четыре и зорко прищурился. Потом вдруг встревоженно подался вперед. Посмотрел под одним углом, под другим. Успокоился. Удовлетворенно покивал. И наконец заинтересовался: а что это все молчат?
— Ну и что теперь с нами будет? — раздался звонкий и злой голос Галки.
Федор немедленно задрал бороденку и повернулся к родственнице.
— В каком смысле?
— В гастрономическом, — зловеще пояснил Лева.
Федор, мигая, оглядел присутствующих.
— Мужики, — удивленно сказал он, — вам не нравится портрет?
— Мне не нравится его пузо, — честно ответила Галка.
— Выразительное пузо, — спокойно сказал Федор. — Не понимаю, что тебя смущает.
— Пузо и смущает! И то, что ты ему нос изуродовал.
— Мужики, какого рожна? — с достоинством возразил Федор. — Нос ему проломили в позапрошлой войне заговоренной дубиной «Рапапарапа те уира»[8]. Об этом даже песня сложена.
— Ну я не знаю, какая там «Рапара… папа», — раздраженно сказала Галка, — но неужели нельзя было его… облагородить, что ли?..
— Не стоит эпатировать аборигенов, — негромко изронила Наталья. Велик был соблазн встать на сторону Федора, но авангардист в самом деле играл с огнем.
Федор посмотрел на сияющий яркими красками холст.
— Мужики, это хороший портрет, — сообщил он. — Это сильный портрет.
— Модернизм, — сказал Лева, как клеймо поставил.
Федор призадумался.
— Полагаешь, Таароа не воспримет?
— Еще как воспримет! — обнадежил его Лева. — Сначала он тебя выпотрошит…
— Нет, — перебила Галка. — Сначала он его кокнет этой… «Папарапой»!
— Необязательно. Выпотрошит и испечет в углях.
— Почему? — в искреннем недоумении спросил Федор.
— Да потому что кастрюль здесь еще не изобрели! — заорал выведенный из терпения Лева. — Ну нельзя же быть таким тупым! Никакого инстинкта самосохранения! Ты бы хоть о нас подумал!
— Мужики, — с жалостью глядя на них, сказал Федор, — а вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве.
— Это не страшно, — желчно отвечал ему Лева. — Страшно будет, если Таароа тоже ни черта в нем не понимает.
Толик и Валентин не в пример прочей публике вели себя вполне благопристойно и тихо. Оба выглядели скорее обескураженными, чем возмущенными.
Пузо и впрямь было выразительное. Выписанное с большим искусством и тщанием, оно, видимо, несло какую-то глубокую смысловую нагрузку, а может быть, даже что-то символизировало. Сложнейшая татуировка на нем поражала картографической точностью, в то время как на других частях могучей фигуры Таароа она была передана нарочито условно.
Федору наконец-то удалось сломать плоскость и добиться ощущения объема: пузо как бы вздувалось с холста, в нем мерещилось нечто глобальное.
Композиционным центром картины был, естественно, пуп. На него-то и глядели Толик с Валентином. Дело в том, что справа от пупа Таароа бесстыдно красовалась та самая формула, которую сегодня утром Валентин в присутствии Толика перечеркнул тростинкой на Сыром пляже. К формуле был пририсован также какой-то крючок наподобие клювика. Видимо, для красоты.
Около четырех часов пополудни в бухту на веслах ворвался двухкорпусный красавец «Пуа Ту Тахи Море Ареа», ведя на буксире груженный циновками гонорар. Смуглые воины, вскинув сверкающие гребные лопасти, прокричали что-то грозно-торжественное. На правом носу катамарана высился Таароа, опираясь на трофейную резную дубину «Рапапарапа те уира».
На берегу к тому времени все уже было готово к приему гостей. Наталью и Галку с обычным в таких случаях скандалом загнали в хижину. Толика обернули куском желтой тапы. Валентин держал пальмовую ветку. Закрытый циновкой портрет был установлен Федором на бамбуковом треножнике. Лева изображал стечение народа.
Гребцы развернули катамаран и погнали его кормой вперед, ибо только богам дано причаливать носом к берегу. Трое атлетически сложенных молодых воинов бережно перенесли Таароа на песок, и вожди двинулись навстречу друг другу.
Вблизи Таароа вызывал оторопь: если взять Толика, Федора, Валентина и Леву, то из них четверых как раз получился бы он один. Когда-то славный вождь был покрыт татуировкой сплошь, однако с накоплением дородности отдельные фрагменты на его животе разъехались, как материки по земному шару, открыв свободные участки кожи, на которые точили акульи зубы местные татуировщики.
Так что Федор ничего не придумал: Таароа действительно щеголял в новой наколке. Справа от пупа втиснулась известная формула с клювиком. Колдун (он же придворный татуировщик), по всему видать, был человек практичный и использовал украденное уравнение везде, где только мог. Забавная подробность: пальмовую ветку за Таароа нес именно он, опасливо поглядывая на Валентина, который следовал с такой же веткой за Толиком. Впрочем, простите. Толика теперь полагалось именовать не иначе как Таура Ракау Ха'а Мана-а. Это громоздкое пышное имя Лева переводил следующим образом: Плотник Высокой Квалификации С Колдовским Уклоном. Под колдовским уклоном подразумевалось использование металлических инструментов.