Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

— Ты был тогда в церковном совете.

— Да-да. Он взял все, что было у нас в кассе, — деньги, предназначенные на ремонт церкви. И не осмелился сознаться никому из нас. Но Эрику Грену было все равно, он не спрашивал, вор ты или растратчик. У него он и одолжил эти пять тысяч и подложил обратно в кассу за день до ревизии. Вот так он и попал в лапы к Гренам — сперва к старику, а затем к его дочери.

— Однако деньги он им все-таки выплатил, — сказал торговец с ноткой восхищения в голосе. — Он работал, гнул спину, отказывал себе во всем и отдал все до последней кроны. Но здоровье его подвело — у Меландера был туберкулез. И когда он выплатил самый последний взнос, ему пришел конец. Он лег на скамью в кухне и в одночасье умер.

— Меландер? — Кристер и не заметил, что его трубка погасла. Вы говорите про отца Марии Меландер?

— Да-да, именно, — закивал старичок. — Они все были тогда вне себя: и Мария, и остальные дети. Обвиняли во всем Веронику, говорили, что все было бы иначе, будь в ней хоть капля жалости.

— Я считаю, что она была права, — вздохнул учитель, впрочем, без особой уверенности, — Карл Эрик Меландер совершил, во-первых, преступление, а во-вторых, большую глупость, что обратился к Грену за помощью, чтобы покрыть растрату. А потом он попросту уморил себя, чтобы сгладить последствия этих двух своих ошибок. Нет, то, что случилось с Улофом Юнгом, в сто раз ужаснее…

Никогда раньше Кристера не раздражало так сообщение о том, что Камилла Мартин будет петь. Хотя, разумеется, было очень мило с ее стороны выступить здесь в прокуренной комнате и после такого количества булочек и торта со сливками. Она просто и искренне спела ту единственную песню, которой пастор мог аккомпанировать.

На пути своем не жалей добра

И цветов души встречным не жалей,

Пусть они цветут до последних дней,

Пока уходить не придет пора…

Кристер философски подумал о том диссонансе, который создает эта песня со всей жизнью покойной Вероники Грен.

Едва в столовой за стеной снова зазвучал гул голосов, он вернулся к прерванному разговору:

— Итак, сад Улофа Юнга не принес ожидаемого дохода, а Вероника Фростелль отказывалась дать ему отсрочку. А что было дальше? Ведь наверняка было еще что-то, о чем Гунборг Юнг мне не рассказала. Что именно?

— Дальше он унизился до того, — сказал школьный учитель, — что сам поехал в Стокгольм лично умолять фру Фростелль об отсрочке. Вернувшись оттуда, он даже не зашел в дом повидаться с Гунборг и сыном. Его нашли несколько часов спустя — он повесился в дровяном сарае.

5

В деле об убийстве Вероники Турен речь все чаще заходила о деньгах.

Пока поверенный в делах покойной вместе с полицейским экспертом занимался наследством, инспектор криминальной полиции Дэвидсен пытался разобраться в финансовых делах модельера Жака Юханссона. Впрочем, он не установил ничего более существенного, кроме того факта, что шикарная жизнь, которую он ведет, никак не соответствует его официальными доходам. Кристер Вик упорно занимался теми небольшими суммами, которые в свое время причинили так много горя в приходе Бергарюд и Смоланде.

В понедельник в самый разгар судорожных приготовлений к одному из самых престижных показов мод сезона комиссар снова появился в ателье. Он прошел мимо великолепных алых, рыжих и малахитовых шедевров и нечаянно до глубины души обидел Ивонну Карстен, не заметив ее, несмотря на наклеенные ресницы и декольте до самого пупка. Во всеобщей спешке и суете он все-таки провел три допроса, ради которых появился.

Асте Арман пришлось покинуть свое место у окна в примерочной и усесться на заваленный тканями деревянный стул возле огромного зеркала в стене. Кристер сразу же перешел к делу.

— Почему ты не сказала мне ни слова о том, что Вероника Турен была замешана в смерти Улофа Юнга? Или о ее двойном влиянии на судьбу Марии Меландер?

— Двойном?

— Отец, чей долг в пять тысяч крон высосал из него все соки. А теперь еще и связь девушки с мужем Вероники. Ведь ты знала и о том, и о другом.

Он сказал это сухо и жестко. Она принялась перебирать жемчужины ожерелья, но это было единственным признаком смущения. Ее голос звучал спокойно и твердо, и она уверенно взглянула в глаза Кристеру.

— Да, я знала об этом. Мне доверили чужую тайну, и доверили именно потому, что надеялись, что я не разболтаю ее… ни при каких обстоятельствах.

— Ты могла бы избавить меня от необходимости ездить в Бергарюд.

Она невозмутимо улыбнулась.

— Для меня приятнее, что ты копаешься в личных делах моих подопечных без моего участия. Я очень привязана к Марии… и к Гунборг Юнг тоже, они обе мне нужны. Я не хочу, чтобы, когда весь этот кошмар закончится, они отвернулись от меня за то, что я их предала.

— Если твоя милая закройщица выйдет замуж за миллионера Турена, она в любом случае у тебя не останется.

— Ну да, я понимаю.

— Аста, тебе самой случалось когда-нибудь одалживать деньги у богатой подруги?

— Почему ты так думаешь? Ведь ты так думаешь, я вижу.

— Наверное, потому, что в тот вечер она вела себя здесь, словно хозяйка.

Аста Арман беспомощно улыбнулась.

— Разумеется, ты прав. Фольке и Вероника предоставили мне банковский кредит, когда я только организовала свое ателье. Этот кредит погашен много лет назад, но ведь долг благодарности остается навсегда. Во всяком случае, по отношению к Веронике…

— Как ты считаешь, деньги, которые она и ее отец давали взаймы, были для нее средством властвовать над другими людьми? Она наслаждалась этой властью?

— О да, разумеется. Ей ужасно нравилось играть с теми, кто был полностью зависим от нее, мучить их. В ней была какая-то ущербность. Мне было жаль ее.

— Как ты думаешь, она могла поддаться на шантаж? Чтобы сохранить свой брак, свою репутацию?

— Вероника? Никогда в жизни! Она могла купить молчание, преданность, все что угодно, но она ни за что не позволила бы вынудить ее покупать — ты понимаешь, в чем разница?

— Да. И я подозреваю, что на этот раз ты совершенно права. Ладно, не буду тебя задерживать. Теперь направь ко мне, пожалуйста, Марию.

По указанию фру Арман Мария сняла зеленый халат и теперь ходила теперь в приталенном темно-сером платье из материала, похожего на фланель. Платье облегало ее стройную фигурку, оттеняло белую кожу и почти неправдоподобно подчеркивало два главных достоинства ее внешности: серые глаза и русые волосы.

— Я ездил в Бергарюд, — сказал Кристер и увидел, как краска залила ее лицо и шею. — И кое-что узнал про вашего отца и его дела с Вероникой Турен. Теперь мне хотелось бы выслушать вашу версию.

Мария не спросила, что рассказали соседи про отца, про всех. Она сжала руки на коленях и ответила с той серьезностью, которая, наверное, была свойственна ей еще в детстве, когда она переживала те события, о которых сейчас рассказывала ровным негромким голосом.