Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко

по себе. Она была рыжеволосая и голубоглазая, с чуть заметным следом очков на переносице. – Я Лиза. Из Глазго.

– Что ты помнишь последнее? – Крокодил не желал тратить время.

– В смысле?

– Перед тем как ты обнаружила, что мигрировала, – что ты помнишь?

– Ну… Мы с ребятами в кампусе встречали Новый год…

– Какой?

– Две тысячи одиннадцатый.

– И что было с Землей?

– А что? – Лиза чуть попятилась.

– Никаких катастроф, болезней, войн? Метеоритов? Пришельцев?

– Пришельцев точно не было, – Лиза потерла переносицу. – А катастрофы, болезни и войны – в ассортименте… Ну, как обычно.

– Ты знаешь, почему мигрировала? Причина?

– Поссорилась со своим парнем.

– Что?!

– Поссорилась со своим парнем, – безнадежно повторила Лиза. – Так я сказала в этом… В обращении к себе. Самое интересное, что мы с этим Мэттом под Новый год едва-едва познакомились. Он двоюродный брат моей подруги.

– Слушай, а это правда? Ты в самом деле могла навсегда покинуть Землю из-за ссоры с мужиком? Это в твоем духе?

Лиза вздохнула:

– Знаешь, вообще-то это я думала тебе вопросы задавать. Как старожилу.

Две рыжие пряди упали ей на щеки. В глазах появились и тут же высохли слезы.

– Конечно, – Крокодил смутился. – Спрашивай все, что хочешь.

* * *

Интересно, что Светке он не изменял. По крайней мере те пару лет, что они жили настоящей семьей – в одной квартире, с детской кроваткой, со стиральной машиной, вечно полной белья, и упаковкой памперсов в комоде. Соседка-пенсионерка взялась подрабатывать няней – она гуляла во дворе с коляской, а Крокодил и едва оживившаяся после родов Светка «наверстывали упущенное», утонув в постели, как в облаке. В те годы – или в те месяцы – обоим верилось, что семья все-таки состоится. Светке – потому что она устала и хотела покоя. Крокодилу – потому что Светка после появления Андрюшки сделалась ручной, трогательной, своей. Ему нравилось вдыхать запах пушистой сыновней макушки. Он гордился собой, будто производство сына потребовало от него бог весть какого искусства.

А потом, после Светки, у него было несколько женщин. Ни с кем он не выстраивал долгих отношений – сознательно. Он уважал их, они уважали его, и свобода была важнее взаимных притязаний.

Были случайные связи, на одно свидание, более-менее драйвовые. На пикнике, под Новый год, на корпоративе. Отношения, при которых на следующий день тебе смотрят в глаза отрешенно и просто, а искра, проскочившая между вами, давно улетела в космос и светит теперь другим…

В глубинах аквариума погас дневной свет, и комната освещалась теперь только фосфоресцирующими рыбами с рубиновыми глазами. Лиза, оказывается, давно не спала; интересно, сколько времени она лежала не шевелясь и ждала, пока проснется Крокодил.

– Привет, – он провел рукой по ее затылку, и прикосновение жестких волос к ладони заставило его задышать глубже.

– Привет, – она не ответила, вывернулась из его объятий, отдалилась. – Который примерно час?

– Вечер. Около восьми.

– Я совсем не чувствую времени. Мне все кажется, что я сплю и никак не могу проснуться…

– Хороший сон, правда? – он снова потянулся к ней, и она снова отодвинулась:

– Не знаю… Ты хороший, да. А сон…

В полумраке она отступила в дальний конец комнаты, в тесную душевую. Крокодил коснулся ладонью плеча: на нем отпечаталось Лизино ухо.

Он вздохнул сквозь зубы.

Лиза не была похожа на Светку. К великому счастью. Она была похожа на утро, на прекрасное солнечное утро в самом начале – когда еще сумерки, холодно, неуверенно, роса…

– Honey, would you like some dinner?

– Не надо, – Лиза вышла, полностью одетая, ее рубашка и шорты белели в полумраке. – Не говори так, я все равно ничего не понимаю.

– Это же твой родной язык. Я бы хотел, чтобы кто-то поговорил со мной по-русски.

– А я не хочу. Мне неприятно.

– Я спросил, не хочешь ли ты поужинать.

– Меня ждет ужин в этом… В столовой для мигрантов.

Крокодил сел:

– Ты на что-то обиделась?

– Нет. Что ты. Все хорошо.

– Я что-то не так сделал или сказал?

Она улыбнулась:

– Ты прекрасен.

– Почему же ты уходишь? Оставайся…

Она отвела глаза и некоторое время смотрела в пол, в траву.

– Прости, Андрей, – сказала она наконец. – Я так не могу. Ты мне подаешь руку, потому что я сейчас слабая. Я растерялась… Но я не слабая. Меня не надо жалеть и поддерживать. Я сперва верну свою силу, а потом посмотрим.

Крокодил помолчал, перебирая возможные ответы. Диапазон был от «Ты круглая дура» до «Понимаю, конечно, ты не должна проявлять слабость ни в коем случае, ты же гордая дочь Земли».

– Я провожу тебя к монорельсу, – сказал он, так и не выбрав подходящий ответ.

* * *

Во всем лесу горели фонари – искусственные, на солнечных батареях, естественные, под крыльями жуков и бабочек, на удочках лесных удильщиков. Не видимая взглядом мошкара налипала на шарики-фонари, их свет тускнел; тогда какая-нибудь жаба с огромным ртом шевелилась в развилке ветвей, начисто вылизывала свой фонарик и, заново вывесив его на длинном гибком удилище, украшала лес сверкающей приманкой.

– …Так что они правы: мигрантам очень трудно сдавать Пробу. Это почти безнадежное дело. Сам я прошел случайно: оказался в нужное время в нужном месте. И теперь, если честно, не знаю, что с этим делать, с моим гражданством. Зависимого опекают, работу ему, учебу, жилье… А полноправный – крутись как хочешь.

– Они не дадут тебе умереть с голоду, – отрешенно сказала Лиза.

– С голоду никто не умирает, – согласился Крокодил. – Гляди.

Он подвел Лизу к круглой тумбе, увитой лианами-трубками, выбрал красную трубу, легко переломил, протянул девушке:

– Попробуй.

– Что это?

– Напиток вроде молока или йогурта. Утоляет жажду, голод, и в нем есть все, что нужно для жизни, калории там, витамины. И вкусный. Можно только этим питаться и горя не знать.

Лиза подставила палец, поймала бело-розовую каплю, попробовала кончиком языка.

– Не бойся, – поощрил Крокодил. – Это не противно.

– Это бесплатно?

– Совершенно. Захотел есть, нашел тумбу с лианами – и сыт.

– Эту штуку ты имел в виду, когда звал меня поужинать?

– Нет, – Крокодил смутился. – С едой тут нет проблем, еда растет и на деревьях, и в земле. Можно делать заказы…

– Значит, можно вообще не работать?

– Можно, – Крокодил вздохнул. – Но, знаешь, самое странное… У них тут процентов девяносто всей работы – для симбионтов. То есть ты служишь частью некой биологический системы. Подключаешься, и тебя используют как синтезатор белка, например, или как распределитель информации, или еще как-то. Все равно как если бы ты работал колесом. Приходишь утром, становишься на свое место и