Источник - Джеймс Миченер

– Они пойдут на нас со всех сторон, – сказал юный Фолькмар, который испытывал не столько страх, сколько детский интерес к этим механическим сооружениям.

Священник замка, глядя на зловещие башни, понял, что этот день должен означать конец осады, и он позвал на крышу графа Фолькмара и его семью – отсюда перед ними открывался вид прекрасных полей Галилеи залитых пурпурным и золотым сиянием весенних цветов. Кроны оливковых деревьев, под которыми мамелюки раскинули свои бесчисленные шатры, были серебристо-серыми, а вдали, за шпилями и минаретами Акры, блестела синева Средиземного моря. Стоял апрельский день, время, когда сердца всех обитателей этих мест наполняются радостью, и священник обратился к рыцарям и их женщинам:

– Возлюбленные дети во Христе, к нам пришел тот день, когда мы лицом к лицу встретимся со Всемогущим Богом. Мы отважно дрались. Мы были крестоносцами духа, и, если кто-то среди вас спросит, почему же нас постигла такая трагедия, я не смогу этого объяснить, но столетия назад, когда такой великий человек, как святой Августин, был свидетелем подобных же времен, он обратился к таким же растерянным слушателям: «Ибо мир подобен прессу для оливкового масла, и люди постоянно находятся под давлением. Если вы представляете собой лишь осадок масла, то так и останетесь на решете, но если вы – чистое масло, то попадете в сосуд. Но избавиться от этого давления невозможно. Присмотритесь к осадку, присмотритесь к маслу и выбирайте, кем вам быть, потому что давление существует во всем мире – войны, осады, голод, беды государства. Все мы знаем людей, которые ворчат и сетуют под таким давлением, но они – тот самый осадок, который потом отбрасывает решето. Их цвет черен, потому что они трусы. Им не хватает благородства. Но есть и другой вид людей, которым свойственно благородство. Такой человек испытывает то же самое давление, но он не жалуется. Потому что в сопротивлении ему он избавляется от всего лишнего. Именно давление очищает его и придает ему благородство».

Едва только священник замолчал, как генерал мамелюков взмахом своего жезла черного дерева приказал начать последний штурм Ма-Кера, но к тому дополнительному ужасу, которым он сопровождался, крестоносцы не были готовы. Они уже были знакомы с катапультами и баллистами, и, когда на крышу башни полетели охапки пылающего хвороста, граф Фолькмар помогал своим людям сбрасывать вниз тлеющие головешки, но мамелюки пустили в ход и особое оружие: когорту барабанщиков, на вооружении которых была почти сотня барабанов разных размеров и форм, с туго натянутыми звериными шкурами, – и, когда солдаты вперемежку с рабами пошли на последний приступ, их подгонял яростный грохот барабанов, давая уверенность в неизбежной победе, и с диким ритмом барабанного боя смешивался лихорадочный звон колоколов с захваченной базилики, который как бы издевался над обреченными христианами.

Когда на них обрушилась первая ужасающая волна звуков, граф Фолькмар вернулся к центру крыши, где в ожидании стояли священник и женщины, и опустился на колени со словами:

– Блаженный отче, да благословите нас ныне.

И, перекрывая грохот боевых барабанов, священник произнес последнее благословение:

– Иисус всепрощающий, – и его тонкий голос все же был слышен в грохоте барабанов и звоне колоколов, – прими наши души в этот день. В нашем замке мы вели благочестивый образ жизни, и каждый доверял своему собрату. Мы дрались, как могли, и в последний час мы чувствуем большую любовь к друзьям, что стоят рядом. Владыка Иисус, прими нас такими, как мы есть.

Бой был страшен. Верхние площадки каждой из пяти осадных башен были заполнены лучниками, которые без промаха стреляли в крестоносцев, часто почти в упор, а отчаянные рубаки мамелюков, возбужденные барабанным боем, подобно диким животным прыгали с башен и отчаянно рубились на стенах кривыми ятаганами. После этого дня не должно было остаться ни пленников, ни женщин, которых можно было продать в рабство, потому что генерал решил стереть с лица земли этот упрямый замок.

Граф Фолькмар предпочел бы принять свой последний бой у стены, но отчаянный напор мамелюков заставил его спуститься на этаж. Барабаны били все яростнее. Он увидел, как жена безмолвно стоит рядом с сыном, держа его за руку, чтобы он не вздумал кинуться в бой.

– Пусть мальчик дерется рядом со мной! – крикнул граф и нагнулся, чтобы взять меч из руки мертвого рыцаря, но, когда он был в этом положении, в помещение ворвались трое мамелюков, и он пал под их клинками, не успев нанести ответный удар. Смерть не позволила ему увидеть, как мамелюки накинулись на его жену и сына, после чего рассыпались по внутренним помещениям, убивая оставшихся женщин. Когда шла эта бойня, первая группа барабанщиков поднялась на башни и перешла в замок. Над телом Фолькмара они разразились триумфальной дробью, а со всех оставшихся церквей раздавался медный гул колоколов. Так подошла к концу эпоха крестоносцев в Ма-Кере. В крови пришли сюда железные люди из Германии и в крови же они покинули эту землю.

В полночь маленький пухлый генерал позволил себе гнусную шутку. Он приказал разжечь сигнальные огни Ма-Кера, как они горели в прошлом. На них с надеждой смотрели в Акре. Но тихим утром, наступившим после боя, когда огромные осадные машины больше не были нужны, генерал приказал сровнять Ма-Кер с землей: «Больше тут никогда не поднимется замок, чтобы доставлять нам неприятности». Рабы принялись камень за камнем разбирать башни, разрушая этот самый мощный из небольших замков крестоносцев. Труд, на который Гюнтер из Кёльна потратил несколько лет, был уничтожен за считанные дни, и, когда стало ясно, что рабам можно доверить эту задачу, краснолицый генерал приказал тащить к западу катапульты и баллисты, черепахи и передвижные башни, пока они не оказались у стен Акры, где землекопы снова начали терпеливо вгрызаться в землю, и отзвуки их работы зловещим эхом разносились по всему городу.

В Ма-Кере рабы продолжали свою работу еще добрую часть года, снося замок, как ребенок разламывает игрушку. Большинство самых крупных камней отвозилось на строительство новых замков мамелюков, а камни помельче дробились и разбрасывались в округе. Шахта, ведущая к источнику, была полностью завалена, и вскоре тут не осталось ни башен, ни стен, которые могли бы выдать место, где стоял замок. Рабы покинули его, и все опустело. Некогда богатые поля были заброшены и продолжали оставаться пустошами; за древними оливковыми деревьями никто не ухаживал, и ни одной человеческой души не обитало в том месте, где так долго существовал город.

В 1294 году в своем ежегодном путешествии Музаффар, однорукий араб, который продолжал водить караваны из Дамаска, с трудом узнал холм, на котором когда-то стоял Ма-Кер, потому что вся Галилея была покрыта снегом. Он нашел это место, только заметив поворот дороги, которая всегда взбиралась на холм и тянулась к городским воротам. Остановив караван, он поклонился в знак почтения к рыцарю, который однажды спас ему жизнь.

– Бедняги, – прошептал он, закончив молитву. – Они ничего не знали о земле, которую заняли, поэтому и строили высокие стены, чтобы скрывать за ними свое невежество. – И он направился дальше на запад, к разрушенной Акре, где больше не звонили колокола и гавань занесло илом.