Узкая дверь - Джоанн Харрис

у нас преподает доктор Синклер. – Голос Конрада теперь, казалось, звучал совсем близко. – Он ужасно строгий, но вообще-то ничего. А классические языки – наш Капеллан, мистер Фаррелли. Мы его еще Регбистом прозвали. Мисс Маклауд помимо английского еще и занятия по драматическому искусству ведет. Она даже немного на Дайану Ригг похожа».

В четыре года я понятия не имела ни о существовании Дайаны Ригг, ни о том, как выглядит эта британская актриса. Зато я хорошо запомнила, как неприязненно звучал голос моего брата. Значит, Конрад хорошо знал Синклера? Как странно, что я об этом забыла. Интересно, сколько еще неожиданных воспоминаний сможет пробудиться в моей памяти в течение ближайших двух недель? Какие давно похороненные мысли и образы в ней всплывут?

Ничего, думала я, мне ведь всего три месяца нужно продержаться. Всего три месяца – и снова можно будет дышать свободно. Всего три месяца – и начнутся долгие летние каникулы, вполне достаточно времени, чтобы…

Чтобы ЧТО сделать? Чтобы к ЧЕМУ подготовиться?

Чтобы сбежать?

Мои судорожные размышления прервал школьный звонок, возвещавший начало занятий, и я сразу вспомнила, как тогда, пятилетняя, ждала Конрада, устроившись в полоске солнечного света на полу в раздевалке возле его шкафчика. Я взяла портфель, сунула в него только что отпечатанные листки с планами уроков и вышла в коридор, где звонок гремел прямо-таки оглушительно. В общем-то примитивное устройство – колокольчик с язычком, приводимым в действие электронным механизмом, – но звон у него был просто безжалостный. Мальчики уже строились у дверей своих классов, но некоторые, вроде бы уже привыкшие к школьным звонкам, все-таки зажимали уши руками. Наконец звон прекратился, и я направилась в Средний коридор в класс L14 на свой первый урок французского языка в «старший четвертый» класс.

Сперва я, естественно, прошла мимо своего класса, решив, что мальчики, выстроившиеся в коридоре перед дверью, какие-то слишком маленькие – ведь им должно было быть лет по тринадцать-четырнадцать. Затем, проверив содержимое черной папки, поняла, что в «Короле Генрихе» «старший четвертый» класс – это в обычной школе третий. Еще одна эксцентрическая особенность, сердито подумала я. Вроде ношения академических мантий. А все для того, чтобы любой аутсайдер сразу почувствовал себя здесь неловко!

Мальчики продолжали спокойно стоять, выстроившись слева от двери в класс. Пожалуй, слишком спокойно. У подростков подобное спокойствие чаще всего связано с неуверенностью. Но стоит им почувствовать, что опасность миновала, и запросто могут начаться безобразия. Тут самое главное – поскорее выявить основных нарушителей спокойствия и постараться их обезвредить.

Пропустив учеников в класс, я последовала за ними, насчитав тридцать одного человека. Их имена и фамилии я почерпнула из списка в черной папке. Помещение класса было небольшим и имело форму буквы «L». В окна, смотревшие на восток, лился золотистый солнечный свет, в нем плясали пылинки. Учительский стол, воздвигнутый на некое странное возвышение, был повернут лицом к классу. Над дверью висели классный звонок и старомодный адвент-календарь[34]. Шесть парт в каждом ряду, и только самые задние были как бы сдвинуты дальше в угол, образованный «хвостиком» буквы «L». В этом углу я заметила светловолосого мальчика со значком префекта и сразу же решила обратить на него особое внимание. Последний ряд – это традиционно вотчина нарушителей спокойствия, а этот мальчик даже с виду выглядел настоящим наглецом; какая-то чуть клоунская повадка и постоянная усмешка на лице, словно предполагавшая безудержное внутреннее веселье, как раз, на мой взгляд, и свидетельствовали о том, что этот блондин вполне может оказаться здешним заводилой.

Мальчики продолжали стоять, пока я осматривала класс – еще одна традиция школы «Король Генрих», – и я поспешила сказать:

– Садитесь, садитесь, пожалуйста. Меня зовут мисс Прайс. Уроки французского теперь у вас буду вести я.

Светловолосый парнишка на задней парте тут же прокомментировал:

– «Асда Прайс»[35].

Мальчишки зашептались, захихикали. Я так и знала, что от этого блондина надо ждать неприятностей. Его волосы в утреннем свете казались какими-то ослепительно-светлыми, почти белыми. Но лицо его я толком рассмотреть не сумела, как ни старалась: солнце словно обесцветило его черты, сделало их расплывчатыми, и весь он был похож скорее на собственное отражение в листе фольги.

– Вы наша новая учительница, мисс? – спросил один мальчик. – Вы будете постоянно у нас в школе работать или только временно, на замене?

А второй, не дав мне ответить, тут же задал свой вопрос:

– Вы на какой машине ездите?

– На «Мини», – со смехом ответил ему кто-то третий.

Я решила прекратить все эти ненужные разговоры и сказала:

– Мне нужно запомнить ваши имена. Пожалуйста, напишите свое имя на листочке и положите его на край парты. – Я раздала им листки бумаги. Пока я ходила между рядами, мальчишки, разумеется, тут же ухватились за возможность поболтать, и в классе стало шумно. Я чувствовала, что лицо мое покрывает жаркий румянец; надо сказать, что в классе, несмотря на ранний час, и впрямь было душновато.

– И никаких разговоров, – строго сказала я. – Пишите, пожалуйста. – Шум немного утих. И только светловолосый мальчик на задней парте меня словно не слышал. Ухмыльнувшись, он тут же принялся складывать из полученного листка самолетик. Я грозно на него посмотрела и предупредила: – Даже не думай. У себя на уроках я ничего подобного не потерплю.

Но его ухмылка стала только шире, а ребята на соседних партах вновь принялись вовсю разговаривать друг с другом. Некоторые уже успели что-то нарисовать на тех листках, где должны были написать свое имя. Еще пара минут, и мне окончательно будет с ними не справиться.

– Так, мальчик на задней парте! Встань! Как твоя фамилия? – сказала я, глядя прямо на того блондина и чувствуя, каким ломким вдруг стал мой голос.

Но откликнулся почему-то не он, а мальчик, сидевший непосредственно перед ним. Вскинув на меня глаза, он с готовностью сообщил:

– Персиммон, мисс.

– Я не тебя спрашиваю. – Я уже с трудом сдерживалась.

Персиммон изобразил страшное смущение. У него было широкое лицо прирожденного комика и привычка сидеть вразвалку, точно ленивый тюлень на плоской скале. Зато блондин ничуть не смутился и спокойно встретил мой взгляд, продолжая победоносно ухмыляться.

– Ну, хорошо. Попробуем еще раз. – Я очень старалась говорить уверенно. – Итак, все быстро встали. И молча, молча. – Класс довольно-таки шумно поднялся. Мальчишки переглядывались и понимающе улыбались друг другу. – Ничего, я подожду, пока вы не успокоитесь, – сказала я. Этот прием очень неплохо работал в «Саннибэнк Парк». Но в «Саннибэнк Парк» я всегда чувствовала себя учительницей. А здесь меня явно воспринимали как кого-то другого. Как «дешевку», которая ездит на «Мини», а не на «Ягуаре» или хотя бы на «Ауди». Как некую молодую особу, которая не знает даже, что на утреннюю Ассамблею