Искусство путешествовать - Ален де Боттон

6

Сидя в кафе на площади Провинсиа, я постепенно осознавал, насколько невозможно совершение новых открытий фактического толка в современном мире. Путеводитель тотчас же подтвердил правоту моих догадок, выдав следующую лекцию: «Неоклассический фасад церкви Святого Франциска построен архитектором Сабатини, но само здание — круглое в плане, с шестью расположенными по окружностям часовнями-приделами и куполом диаметром 33 метра (108 футов) — построил другой зодчий, Франсиско Кабесас».

Все, что я мог сейчас узнать, могло быть интересно или даже полезно только мне самому. Ни о какой пользе для других людей речь уже не шла. Мои личные открытия должны были воодушевить меня, придать сил, сделать жизнь интереснее и разнообразнее. В некотором роде они должны были подтвердить свою «жизнеутверждающую сущность».

Авторство этого термина принадлежит самому Ницше. Осенью 1873 года Фридрих Ницше написал статью, в которой прослеживались и анализировались различия между собиранием новой фактической информации исследователем-практиком и академическим ученым-теоретиком и использованием уже известных фактов для внутреннего, психологического, обогащения. При этом Ницше приходит к таким выводам, которые кажутся неожиданными для университетского преподавателя: если говорить кратко, то первый род умственной деятельности он всячески очернил и опорочил в глазах читателя, зато вознес хвалу второму. Статья называлась «О пользе и неблагоприятном воздействии истории на жизнь». С первого же абзаца Ницше идет в решительное наступление, неожиданно заявляя, что привычный сбор фактов, почему-то названный им квазинаучным методом, является бессмысленной и бесплодной деятельностью. Настоящим дерзанием он находит использование имеющихся фактов для обогащения жизни. В качестве одного из доводов он приводит цитату из Гёте: «Я ненавижу все, что просто пытается учить меня, не подталкивая меня к чему-то, не провоцируя меня на какие-то поступки».

Как же можно получить «жизнеутверждающие знания», основываясь на опыте собственных путешествий? Ницше предлагает вариант ответа на этот вопрос. Он представляет читателю некоего человека, обеспокоенного состоянием современной ему немецкой культуры и полным отсутствием каких бы то ни было попыток это состояние улучшить. Этот персонаж отправляется в Италию — во Флоренцию или же в Сиену — и обнаруживает, что известный во всем мире феномен, традиционно называемый «Итальянским Возрождением», на самом деле представляет собой плод усилий всего-навсего нескольких талантливых индивидуумов, которым при определенном везении, настойчивости и при наличии верно выбранных патронов-спонсоров удалось ни много ни мало изменить настроения и систему ценностей всего современного им общества. Турист быстро научится искать в других культурах «то, что в прошлом смогло насытить новым содержанием концепцию „человека“, сделать ее более красивой, чем она была раньше». «Вновь и вновь пробуждаются от сна те, кто набирается сил в раздумьях об опыте былых поколений и черпает вдохновение в ощущении величия человека, всей его жизни».

Сам Ницше предлагает практику туризма другого типа, благодаря которому мы могли бы познать, каким образом современные нам культуры и человеческие сообщества формировались под влиянием прошлого. Подобная практика дала бы нам возможность осознать непрерывность и последовательность развития культуры и свою принадлежность к той или иной ее составляющей. Человек, путешествующий с такой внутренней установкой, «заглядывает за горизонт собственного преходящего существования и ощущает себя частью духовной составляющей своего дома, своего народа, своего города». Этот путешественник может смотреть на старинные здания и чувствовать себя счастливым от «осознания того, что его жизнь — не случайность, не произвольный выбор судьбы, а органичная составляющая исторического наследия, его цветок и плод, а следовательно, эта жизнь оправданна и не бессмысленна».

Следуя нити размышлений Ницше, целью созерцания старого здания является не более — но и не менее — чем признание того факта, что «архитектурные стили в реальности оказываются более гибкими, менее следующими канону, чем это может показаться на первый взгляд, ибо слишком велико разнообразие тех нужд и целей, ради которых они были построены». Мы могли бы окинуть взглядом Паласио-де-Санта-Крус («…этот дворец, построенный в 1643 году, является одной из жемчужин архитектуры эпохи Габсбургов…») и подумать: «Если такую красоту могли создать в те времена, то почему же сейчас не создается ничего, что можно было бы назвать хотя бы подобием подобных шедевров архитектуры?» Вместо того чтобы везти с собой из долгого путешествия целый гербарий — 1600 растений, — мы можем вернуться домой с коллекцией маленьких, вроде бы скромных и неприметных, но в полном смысле слова жизнеутверждающих мыслей.

7

Возникла передо мной и другая проблема: те исследователи, которые побывали здесь до меня, не только собрали и систематизировали всю фактическую информацию, но и определили в соответствии со своими вкусами и взглядами, что из этой информации является существенным, а что не заслуживает сколько-нибудь серьезного внимания. И вот эта, созданная неизвестно когда и кем, шкала ценности тех или иных объектов постепенно зафиксировалась, окаменела и стала сводом скрижалей с раз и навсегда определенной иерархией достопримечательностей Мадрида. В этой системе площади Вилья была присвоена одна звезда, королевскому дворцу — две, монастырю Дескальсас Реалес — три, а вот Пласа де Ориенте осталась вообще без звезд.

Эта классификация в общем-то оказалась не то чтобы неверной, но эффект от ее применения был просто катастрофическим. Если составители путеводителя восхищались тем или иным местом в Мадриде, туристу оставалось только разделить с ними их восторги. В местах же, почему-то обойденных вниманием авторов, судя по всему, ничего интересного не было, да и быть не могло. Задолго до того, как я оказался под сводами монастыря Дескальсас Реалес, мне навязали восторженную оценку этого места, которую я, как предполагалось, должен воспринять как единственно правильную. Мне безапелляционно заявили, что этот монастырь «…является красивейшим в Испании. Роскошная парадная лестница, украшенная фресками, ведет на верхнюю галерею, каждая ниша-часовня которой декорирована богаче и красивее, чем предыдущая…». Я не удивился бы, обнаружив под этим текстом такую приписку: «…и только больной на всю голову турист посмеет с этим не согласиться».

На Гумбольдта никто так не давил. Мало кто из европейцев вообще бывал до него в тех местах, по которым он путешествовал, и отсутствие предшественников давало ему полную свободу творческого толкования и оценки увиденного. Он мог сам определять для себя, что ему интересно, а что нет. Он был волен создавать собственные категории значимости, не решая для себя дилемму — следовать чьей-то более ранней классификации или же брать на себя труд опровергать чужую, оказавшуюся нерациональной, систему. Добравшись до миссии Сан-Фернандо на берегах Рио-Негро, он мог с полным правом предполагать, что интересно ему здесь будет практически всё (или же ничего — с тем же успехом). Стрелка компаса научного любопытства Гумбольдта указывала на его собственный магнитный полюс, и этим полюсом оказалась ботаника, что, впрочем, вряд ли сильно удивило бы читателей «Путевого дневника» ученого: «В Сан-Фернандо нас поразило одно растение, произрастающее в этих местах в изобилии. Именно оно, называемое индейцами пихигуадо или же пирихао, во многом определяет весьма специфический местный ландшафт. Его ствол, просто усыпанный шипами, достигает в высоту шестидесяти футов», — писал Гумбольдт в дневнике, рассказывая о том, что показалось ему наиболее интересным. Сразу после этого Гумбольдт измеряет температуру воздуха (замечая, что в этих местах очень жарко) и указывает ее в отчете, а уже затем замечает, что миссионеры живут в симпатичных домиках, устланных сплетенными из лиан циновками и окруженных садами.