Музыка любви - Анхела Бесерра

— Позволь, я тебе кое-что покажу, — шепнул Жоан и за руку повел ее на берег.

У кромки прибоя он встал лицом к морю, внезапно сделавшись дерзким, почти надменным. И тотчас волны всколыхнулись, заметались, сталкиваясь и с шипением рассыпая пену, словно заметили его приход и не знают куда податься. Жоан не раз наблюдал, как море безошибочно угадывает его самые потаенные желания. С детства он играл в укрощение волн, и оно ему всегда удавалось, недаром он чувствовал, что море ему — друг, готовый выслушать и облегчить самые горькие обиды, самое беспросветное отчаяние. Соледад, завороженная, смотрела, как он подчиняет волны одним повелительным взглядом, и они покоряются, точь-в-точь как клавиши рояля, сливаясь в гармонии музыкальных фраз и извлекая на свет симфонии... Этот музыкант, поняла она, умеет играть без инструмента, ибо неизменно носит музыку в своей душе.

Море встречало рассвет, исполняя для них сонату еще прекраснее, чем Tristesse, сонату любви Жоана. Под музыку волн они закружились в танце, по щиколотку в пене прибоя, и танцевали, пока нестерпимо оранжевый шар не поднялся над горизонтом, знаменуя рождение дня.

Пубенса до утра не смыкала глаз. Спустя несколько минут после ухода Соледад она последовала за ней и подслушивала под дверью, пока не убедилась, что эта ночь заслуживает того, чтобы о ней молчать.

Когда кузина ворвалась в комнату в насквозь промокшем платье, с сияющими глазами, ей стало ясно, что Соледад, как и она сама когда-то, прошла крещение любовью.

Задыхаясь от волнения и путаясь в словах, Соледад сообщила, что сегодня вечером Жоан поведет ее запускать бумажных змеев. Они должны отпустить в небо свои мечты: для этого надо записать желание на бумажке и приладить ее к веревке. Если ветер поднимет ее по веревке вверх, так, что она достигнет змея, желание сбудется.

Горячность кузины умилила Пубенсу.

— Соледад, мечты нельзя подвесить на веревочке, — разволновалась она. — Они принадлежат тебе, как принадлежат матери ее дети. Они должны всегда быть с тобой, в радости и в горе. Ты не можешь бросить их на произвол судьбы, а тем более отдать на волю ветра, который дует, куда ему вздумается. Согласна?

— Да, но я все равно пойду, потому что умру, если не увижу его снова. Нет у меня времени ни раздумывать, ни бояться. Отпущу в небо все свои страхи. Как ты не понимаешь, Пубенса? Родители же вот-вот вернутся.

— Небо тут не поможет. Только Господь... — Пубенса бросилась искать четки. — Давай-ка помолимся, кузина.

За этим занятием и застал их звонок матери Соледад. Услышав, что они все утро провели в молитвах, Соледад Мальярино поспешила поделиться с мужем приятной новостью: девочки ведут себя еще лучше, чем она надеялась.

Супругам оставался еще день в Монте-Карло. Они восхитительно провели ночь в отеле «Париж», где накануне скрипичный квартет в честь колумбийских гостей играл бамбуко — такого превосходного исполнения им еще ни разу не доводилось слышать. К тому же они познакомились с целой компанией выдающихся латиноамериканских писателей, художников и артистов. А нынче вечером их ждал роскошный прием в казино, на который приглашены представители богемы и крупные предприниматели. Бенхамин поговорил с дочерью по телефону и пообещал, что завтра они вернутся. Соледад не знала, как сказать отцу: оставайтесь в Монте-Карло, не возвращайтесь вовсе — ведь приезд родителей неизбежно положит конец ее счастью. Но ответила она, конечно, вежливо и послушно, стараясь радоваться тому что есть.

Жоан с самого утра с нетерпением ждал, когда придет месье Филипп, чтобы поделиться с ним своими страхами и заботами.

— Как прошла ночь, эспаньолито? — Старик придирчиво оглядел его. — Ишь синяки-то под глазами какие, и не стыдно? Ладно, ладно. — В его голосе мелькнуло сострадание. — Вижу, что тебе не до шуток. Даже похудел как будто...

— Месье... я должен вас кое о чем попросить. — Щеки юноши залились краской стыда.

— Как, опять?

— Мне необходимо взять выходной. Обещаю, что после отработаю все до последней минуты.

— Что тебе действительно нужно, так это поесть и поспать. Тебя же на ходу шатает!

— Это я наверстаю позже, месье, а сейчас не могу терять время. Ее родители возвращаются завтра.

На какой-то миг месье Филипп словно вернулся в дни своей юности, почувствовав себя ровесником Жоана. Ну как ему не помочь?

— Что ж, поговорю с твоим начальником, попрошу отпустить тебя. Я ведь тоже человек подневольный, сам знаешь. И синяки твои как раз пригодятся — иди скажи ему, что у тебя несварение желудка. Это единственное, что приходит мне в голову...

Измученный Жоан поспешил к метрдотелю, и тот, сжалившись над его плачевным состоянием, немедленно отправил его домой. Автобус довез Жоана до Жуан-ле-Пена; он не спал две ночи подряд. Едва переступив порог своего скромного обиталища, он ощутил острые колики, которые недвусмысленно угрожали испортить ему вечер. Произнесенная ложь не замедлила обернуться явью. Желудок взбунтовался, и он с трудом успел добежать до отхожего места. Все утро он провел, прикованный к постели, вставая, только чтобы сбегать в туалет или к умывальнику. Его то лихорадило, то начинал бить озноб, с пожелтевшим от желчи лицом он уже сомневался, что вообще переживет этот день. Вот как, оказывается, умирают от любви...

Соледад послушалась кузину, которая пригрозила, что никуда ее не отпустит, если она не поест, и через силу проглотила стакан молока, подслащенного медом. Как только они вернулись в свои апартаменты, ей пришлось сломя голову нестись в ванную комнату. Ее постиг тот же недуг, что и Жоана. Пубенса уложила Соледад в постель, укрыла одеялами и хлопотала над ней, пока та не забылась беспокойным сном. Все утро Соледад мучили кошмары, в которых она и Жоан не могли встретиться, иногда сменяясь грезами о воздушных змеях, трепещущих на ветру. Она отчаянно пыталась проснуться, но не могла — слишком одолела ее слабость. Наконец она решительно сказала себе, что если не поправится, то уж точно больше не увидит его. И это помогло.

В два часа дня хозяйка пансиона обнаружила в коридоре Жоана Дольгута на грани обморока. Исполнившись сострадания, добрая женщина тут же приготовила ему отвар из провансальских трав, заметив мимоходом, что он лечит не только желудочные недомогания, но и сердечные.

Спустя два часа и потеряв добрых два килограмма, бледный как привидение Жоан вернулся в Канны. Встреча была назначена на берегу у мола, неподалеку от гавани.

Он увидел ее издалека. Соледад шла, опираясь на руку кузины, и выглядела такой слабой и хрупкой, словно вот-вот растает в воздухе. В своей трогательной беззащитности она казалась еще прекраснее.

— Кузине нездоровится, — строго сказала ему Пубенса после обмена приветствиями. — Лучше бы вам отложить прогулку на другой день.

— Как пожелаете, сеньорита, — растерянно пробормотал Жоан.

— Нет-нет, кузина! Я прекрасно себя чувствую, клянусь!