Проданная замуж - Хамфри Прайс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах да, когда я добираюсь до твоего края доски, то переворачиваю свою шашку вверх дном и она становится дамкой. Это значит, что я теперь могу ходить на сколько хочу клеток по диагонали.
Я повернулась к сестре. Она явно нервничала.
— Твоя очередь, Мена.
— Я не хочу играть, я не понимаю, — ответила она.
— Ладно, тогда я снова сыграю, — быстро сказала я Сайберу.
Я села играть во второй раз, наблюдая, как ходит брат, и заметила, что тот не двигает свои крайние шашки, пока все остальные не уйдут с доски. В четвертой партии я поступала так же, но Сайбер все равно выиграл — правда, с трудом.
Мы услышали, что Манц отправился в спальню, но почему-то не просунул голову в дверь и не сказал, чтобы мы ложились спать, хотя было уже поздно.
Сайбер решил, что на сегодня достаточно.
— У тебя хорошо получается. Я ложусь спать, можешь оставить игру у себя. Продолжим завтра, — сказал брат и ушел к себе.
Следующим вечером мы снова сели играть, и я почти победила. Мне нравилась эта игра. Когда мы играли на третий вечер, я наконец одержала верх.
— Не могу поверить, что ты выиграла, — расстроился брат.
— Я выиграла, — улыбнулась я. — Я одержала верх в твоей собственной игре.
Той ночью меня разбудил какой-то шум за дверью. Некоторое время я молча лежала на кровати, пытаясь понять, что происходит, но слышны были только шаги — то вверх, то вниз по лестнице. Я потянулась к кровати Мены и потрогала сестру за плечо, чтобы разбудить ее.
— Что? Сэм? — спросонья забормотала она.
— Что-то происходит, — сказала я. — Кто-то ходит по коридору.
Я думала, что от этого Мена совсем проснется, учитывая, как она боится привидений. Однако вместо этого она перевернулась на другой бок и пробормотала:
— Ну и что?
Я еще немного полежала в постели, до тех пор пока любопытство не одержало верх. Шаги все еще были слышны, а еще раздался голос матери внизу. Внезапно кто-то постучал в парадную дверь.
Я тихонько вылезла из-под одеяла и приоткрыла дверь нашей спальни. Теперь я четко слышала, что говорила мать. Она, стоя у подножия лестницы, крикнула:
— «Скорая» приехала!
Ханиф медленно прошла мимо меня, обхватив себя правой рукой за живот.
— Все в порядке? — спросила я.
— Да, — сказала Ханиф, хотя ее голос прозвучал так, будто она с трудом выталкивала слова. Она поморщилась. — Я еду в больницу рожать ребенка.
— Правда? Ребенка?
— Возвращайся в постель, Сэм, — сказал Манц, поднимавшийся по ступенькам с пальто Ханиф.
Я наблюдала за ними с порога спальни, пока они не оказались у подножия лестницы, а потом крадучись отправилась следом. Я присела на корточки, чтобы видеть происходящее у парадного входа, не спускаясь слишком низко по лестнице. Ханиф встречал мужчина в зеленой форме. Он взял ее под руку, отстранив Манца, и помог выйти к машине «скорой помощи».
Мать стояла на пороге и махала им вслед, и, как только «скорая» уехала, я беззвучно скользнула вверх по лестнице к себе в спальню. Я не хотела, чтобы мать увидела меня, когда вернется в дом, потому что она бы обязательно велела заварить ей чаю, или сделать массаж головы, или еще что-нибудь.
Не успела я вернуться в постель, как снаружи снова послышался скрип половиц, дверь приоткрылась и в комнату проскользнул Сайбер.
— Не спишь, Сид?
Сайбер иногда называл меня Сид — в честь персонажа телешоу Кенни Эверетта, Сид Шот, потому что у меня, как ему казалось, был вечно сопливый нос. Я воспринимала это как ласковое прозвище и улыбалась, когда брат употреблял его.
— Нет, — прошептала я.
Он подошел ко мне и сел на кровать.
— Что происходит? — спросил он.
— Ханиф поехала в больницу рожать ребенка, — сказала я.
— А, — протянул Сайбер, как будто что-то загадочное вдруг прояснилось. — Я заметил, что она потолстела, но решил, что это оттого, что она весь день лентяйничает, оставляя работу тебе.
Я понятия не имела, как прибавка в весе связана с больницами и детьми, но не собиралась обнаруживать при Сайбере своего невежества.
Мена зашевелилась под одеялом.
— Она поехала рожать ребенка?
— Она так сказала, — ответила я. — Паджи поехал вместе с ней.
— Ну, раз все ясно, я пошел спать, — сказал Сайбер.
Но когда все остальные уснули, я лежала и думала. Зачем было уезжать ночью? Какая связь между детьми и тем, что Ханиф поправилась?
На следующее утро я еще спала — было воскресенье, и никто не должен был вставать в школу или на работу, — когда мать закричала с первого этажа:
— Сэм! Сэм! Иди сюда!
Я глубже зарылась головой в одеяла. Мать никогда не поднималась на второй этаж, поэтому можно было еще немножко полежать здесь.
Дверь нашей спальни открылась, и вошел Салим. Он подошел к кровати и толкнул меня. Я лежала не шевелясь, ожидая, что он сделает дальше. Он наклонился и взял одну из моих туфель.
— Эй! — произнесла я, садясь. — Ты что делаешь?
— Мама сказала, что ты должна встать и помочь ей. Она велела ударить тебя, чтобы заставить встать.
— Хорошо, хорошо, — отозвалась я. — Я встаю.
Я спустилась, услышала, что мать в кухне, и пошла туда узнать, чего она хотела.
У меня все внутри оборвалось: в кухне царил жуткий беспорядок. Так всегда бывало, когда там хозяйничала мать. Ее не волновало, что она не закрывает, проливает или роняет, потому что рядом всегда был кто-то — я, — кто убирал за ней.
— Вот ты где, ленивая девчонка, валяешься весь день в постели, когда работа ждет!
Мать даже не оглянулась на меня, когда говорила это, впрочем, она никогда на меня не смотрела.
— Сначала возьми большую кастрюлю, — велела она, — и положи туда четыре пачки масла. Поставь ее на плиту, чтобы масло таяло. Потом принеси пестик и ступу и начинай растирать вот это.
То, что мне предстояло растереть, было ужасным: твердым и белым, напоминавшим по виду турецкие бобы. Руки заболели очень быстро, но я знала, что мне не позволят отдохнуть, а потому приходилось продолжать работу. Всякий раз, когда я, как мне казалось, завершала дело, мать забирала ступку, высыпала ее содержимое в кастрюлю и возвращала ее мне вместе с очередной порцией бобов. Мы за все время не сказали друг другу ни слова. Мать вообще не разговаривала со мной, не считая разного рода указаний, а я понимала, что не стоит задавать вопросов, когда от меня ждут работы.
Наконец толочь стало нечего. Мать сказала:
— Теперь иди умойся и позавтракай, потом поможешь мне закончить с этим.