Секретный дневник доктора Уотсона - Фил Гровик

Рейли со своими подчиненными встретился с нами у железнодорожного вагона около шести вечера. Стравицкого с ними не оказалось.

Оболова чрезвычайно опечалила потеря Стравицкого. Рейли же судил об этом философски. Он сидел за столом в салоне нашего вагона и пил водку, которая, очевидно, помогала ему расслабиться. На форме полковника остались пот и грязь сражения.

Через несколько минут Рейли начал рассказ о том, что произошло:

– На второй день после выступления отсюда мы приблизились к городку Кунгур, у самого подножия Уральских гор. Чехи нас ждали. У них имелась на вооружении артиллерия; у нас нет. Это вам не разбойники-ополченцы, это высокодисциплинированные войска. Они подождали, пока кавалерия не окажется в радиусе действия орудий, и тогда открыли огонь. Нам приходилось идти вперед очень медленно, но мы продвигались. Наша кавалерия ударила с флангов, и у нас оказалось больше людей, чем у чехов. Я не понимаю, почему у такого маленького отряда имелись артиллерийские орудия. Я не военный. – Он рассмеялся: – Это краткое описание того, что фактически может быть подано или как патриотическое преувеличение, или как клевета о бессмысленной бойне. Но я не патриот. Я тот, кто я есть. Чехов было всего около ста человек, но они держались. Когда мы вошли в Кунгур, то узнали, что он горит с ночи. Б́ольшая часть жителей городка погибла, а тех, кто остался жив, добили как белых прихвостней наши солдаты. Белые понесли значительные потери, это будет хорошо для нас на обратном пути. Они все еще будут перегруппировываться, а раненых заменить пока не удастся. Мои же люди не очень пострадали. Мы оставили часть солдат ремонтировать железнодорожное полотно, а часть – их охранять. На ремонт уйдет примерно один день.

– Что случилось со Стравицким? – перебил я.

– Он так и не добрался до Кунгура, бедняга. Что ж, сегодня ты убиваешь своего отца, а завтра приходит твой черед. Джентльмены, я устал. Я думаю немного поспать.

С этими словами он встал, держа стакан в одной руке, а в другой сжимая бутылку, которой он взмахнул в виде прощания, после чего, тяжело ступая, отправился в свое купе. Оболов сидел спиной к нам, опустив голову, его плечи тряслись. Мы с Холмсом решили не мешать ему горевать и вышли на улицу.

– Что вы думаете о словах Рейли? – спросил я.

– Даже в таком затруднительном положении он напоминает сфинкса. Но очевидно, что он все еще чувствует усталость и досаду после сражения. Он такого не ожидал. В конце концов оказалось, что наш товарищ Релинский тоже может ошибаться.

4 июля 1918 года

Утром Холмс философски рассуждал о том, что в Америке празднуют День независимости, а мы находимся в центре совсем другой революции.

– Однако я очень сомневаюсь, что революция в этой стране принесет людям те же результаты, – заметил мой друг, и я согласно кивнул.

Б́ольшую часть дня я провел в одиночестве, так как Холмс куда-то ушел, причем один, нарушая данное мне обещание. Едва узнав о его исчезновении, Рейли сразу же забеспокоился.

Он отправил Оболова с несколькими сопровождающими на поиски детектива. Немой вернулся только к вечеру и по-своему, так, что его понимал только Рейли, сообщил начальнику, что Холмса нигде нет. Это вызвало явное раздражение полковника, и он его не скрывал, гневно глядя на меня и всех остальных.

Рейли поговорил еще с несколькими людьми, а потом направился ко мне сквозь ряды собравшихся на платформе беженцев. Его подчиненные расталкивали в сторону несчастных, которые оказывались на пути полковника, будь то мужчины или женщины. Один бедняга, весь грязный и скособоченный, никак не мог убраться в безопасное место с дороги охранников. Его пихали вправо, но другие солдаты тут же швыряли его влево, и все повторялось вновь. Я уже собирался вмешаться и вступиться за страдальца, но тут его наконец толкнули достаточно сильно, и он убрался с пути приближающихся охранников, приземлившись почти у моих ног. Я бы помог мужчине встать, но от него так воняло, а одежда была настолько рваная и грязная, что беспокойство за свое здоровье остановило меня: не хватало только чем-нибудь здесь заразиться.

Наконец подчиненные Рейли окружили меня, а сам он, положив руку мне на плечо, отвел меня подальше от места, где на платформе распростерся вонючий крестьянин. Затем полковник очень медленно спросил:

– Доктор Уотсон, вы абсолютно уверены, что не знаете, куда сбежал ваш товарищ?

– Уверяю вас, товарищ Релинский, я в таком же тупике и беспокоюсь не меньше вашего. Холмс клялся, что не будет совершать вылазок в таком опасном окружении.

– Да будь он проклят! – воскликнул Релинский. – Что он о себе возомнил?

Внезапно мы услышали громкий смех, за которым сразу же последовала фраза:

– Зависит от обстоятельств.

Мы все повернулись на голос. Слова шли оттуда же, откуда и невыносимая вонь. Крестьянин уже встал и широко улыбался.

Разумеется, это был Холмс.

Когда сыщик вымылся и переоделся в собственную одежду, он присоединился к Рейли, Оболову и мне в салоне нашего вагона. Все еще широко улыбаясь, он заметил:

– Приятно узнать, что по тебе скучали.

Рейли буквально взорвался и вскочил на ноги:

– Да как вы смеете! Совсем выжили из ума? Вы во второй раз совершаете глупость. Обещаю: еще раз попробуете выкинуть нечто подобное, я прикажу вас расстрелять! Да-да, расстрелять! Я и сам могу это сделать. Вы меня поняли?

Однако детектив не отреагировал на эту угрозу.

– И разочаровать всех, кто давал вам указания? – только и спросил он.

Рейли придвинулся к Холмсу.

– Вы не в Лондоне, мистер. Вы на моей территории. – Теперь полковник почти орал на Холмса: – Вы здесь не продержитесь и дня без меня и моих людей! А доктор Уотсон тем более не продержится!

При этих словах улыбка Холмса исчезла и он не удержался от нескольких крепких словечек.

– Это угроза доктору Уотсону? – уточнил он.

– Да, угроза. Но не обещание. А вот вам я обещаю то, что сказал. Вы больше не станете заставлять меня беспокоиться – или заплатите высокую цену за свои развлечения.

И прежде чем Холмс успел сказать хоть слово, Рейли повернулся к Оболову и приказал:

– Эти люди не должны выходить из вагона, пока я лично не отдам тебе новый приказ. Ты понял, Сергей?

Немой кивнул.

Рейли снова повернулся к нам:

– Можете считать себя пленными, можете считать себя кем угодно, но вы больше не покинете этот вагон, пока мы не доедем до Екатеринбурга!

С этими словами он вышел из вагона.

Холмс подмигнул мне:

– Похоже, я его немножко расстроил.

– Боже мой, Холмс, вы на самом деле сошли с ума? Вы же клялись мне, что не будете даже пытаться совершать такие безрассудства и глупости!