Повелитель снов - Масахико Симада

Но трагедия наступила немного позже. На следующий день я посмотрел на формулу закона всемирного тяготения Ньютона. В то время мне нравилось с помощью формул разбираться в силах, действующих на Земле. Но ощущение от уравнения было совсем не таким, как вчера. Сама формула не могла измениться. Если что-то и изменилось, то у меня в голове. До вчерашнего дня мне достаточно было один раз взглянуть на формулу, и автоматически появлялся готовый ответ. Как на калькуляторе. Но после того, как я ударился головой, ответ получался только путем промежуточных вычислений на бумаге. Может быть, у меня лопнул нерв, который давал ответ за одно мгновение.

Мэтью, ты когда-нибудь чувствовал такое? Формулы были моим языком. Что делать, если ты вдруг перестал понимать собственный язык? Я заволновался. В глазах потемнело. Как будто внезапно сила земного тяготения вышла из строя и все начало парить в пространстве.

Но я не сдавался так быстро. Верил, что пройдет некоторое время и ко мне вернется мой математический талант. Я не переставал пялиться на формулы. Но никогда больше не смог решить в уме кубическое уравнение. Формулы перестали быть моим языком. Они бросили меня. Зато теперь я мастер по прыжкам в воду.

Тринадцатилетний Мэтью слушал Джека Брауна с таким выражением лица, как Линус слушал своего друга Чарли Брауна,[36]но он не умел подбодрить и успокоить его. Впрочем, Джек и не ждал от Мэтью таких способностей. Он разговаривал с самим собой – с вундеркиндом-математиком. С тем Джеком Брауном, который умер в четырнадцать лет.

Наверное, и сейчас Джек Браун сидит за столом в своей комнатке консьержа и придумывает какие-нибудь бесполезные уравнения.

Время не всегда движется вперед. Оно может стоять на месте или идти вспять. Сознание человека, которого выбросил мир, напоминает черную дыру: однажды засосет, и время навсегда остановится.

– Почему вы захотели бросить мир?

Таро, похоже, засмущался, но, легонько стукнув себя левой рукой по затылку, дал ответ. Его волосы были коротко подстрижены и блестели, как после мытья.

– Я не бросил мир. Я нахожусь в его закутке.

Произнеся последнее слово, он брызнул слюной мне на щеку.

– А закуток – это где?

Что ж, буду изводить его, цепляясь к каждому слову. Мне хотелось поскорее разговорить его.

– Значит, мир отбросил вас?

Он ответил мне так:

– Закуток мира – там, где я. А что, разве здесь – центр мира? Нет, конечно, закуток. Правда же?

– И что хорошего – сидеть в закутке?

– Хорошо видно.

– Друг, друг! Ты и Учитель – друзья, – сказал Свами, похлопывая меня по плечу.

– Что именно хорошо видно?

– Много чего. Вижу проходящих мимо людей. Как голых. Вижу, чего они хотят. Вижу, как умирает человек. Вижу, как мое тело распадается на части. Вижу духов.

– Я не знаю йогу, но слова Учителя – правда. Я тоже стал заниматься йогой, когда приехал в Токио. Можно увидеть разные вещи. Только страшно немножко.

– Вы имеете в виду, что во время медитации можно увидеть галлюцинации?

– Можно. Овладей практикой йоги в совершенстве – увидишь средь белого дня тьму вселенной.

Свами засмеялся. Почему-то вместе с его смехом зазвучала сирена скорой помощи. Послышалось, наверное. Сирена звучала только у меня в ушах. Постепенно звуковые интервалы изменились. Эффект Допплера?[37]

– Я пока не могу увидеть вселенную. А мой учитель видел всё. Я же вернулся в Токио. Не закончил своих занятий.

Я два раза пошмыгал носом и позвал Микаинайта. – Что ты думаешь об этом Миясита Таро?

– Ничего особенного.

– Да? Разве такие попадаются в Токио? Может, я заблудился? Оказался в каком-нибудь временном тоннеле, который открылся на углу Сибуя.

– Токио – большой город, и в нем хватает таких мест. Упадет, как ширма, стена где-нибудь на дороге, а за ней – Индия.

– В Токио вовсе не так интересно. Разве в городе, где все страдают амнезией и не помнят даже, что с ними было позавчера, бывают те, кто видит вечность?

– Миясита Таро находится в Токио, но живет совсем в другом временном пространстве. Вот и все отличие.

– Я только что слышал сирену скорой помощи – эффект Допплера. Что это было? Мне кажется, я где-то ее уже слышал.

– Как ты мне надоел. Просто услышал сейчас сирену, которая прозвучала когда-то давно. Глухая тетеря.

– Микаинайт, сколько на твоих часах? Время как будто остановилось.

– На моих часах нет стрелок. Ты раньше, должно быть, уже встречался с этим человеком. Ну-ка вспомни. Тогда успокоишься.

Миясита Таро предложил мне жареную курицу. Я отказался, так как на грудке, которую я ел, еще оставалось мясо.

Интересно, что за бог у него? Он наверняка долгое время жил среди богов. Да, Микаинайт?

– Скажите. Откуда вы? – Таро впервые обратился ко мне как к гостю. – Наверное, из далеких мест?

На мгновенье я замешкался с ответом. Конечно, я приехал из Нью-Йорка. Но мне показалось, что я оказался на Сибуя, сделав пересадку в метро на «Таймс-сквер».

– Из Нью-Йорка? У меня там много друзей. Прекрасно.

– Я тоже был в Нью-Йорке. Года три всего. Хотел заняться искусством. Любил шумное веселье. Тогда в Нью-Йорке проходило что-то вроде конкурса всяких странных людей.

– Странный, странный. А я странный иностранец.

– А странные – всегда иностранцы. Поэтому в Нью-Йорке так много странных. А ты, Свами, – странный из Токио. Свами приходит ко мне в те дни, когда нет дорожных работ. Свами, ты бездомный, да?

– Да. А в Индии меня ждут жена и дети.

– В Токио на своей странности много не заработаешь. А в Нью-Йорке у странных – свой бизнес. Правда, мне моя странность денег не приносила. Тогда я бросил искусство. Вернулся на Сибуя, где я родился. Потом умерла моя мать. Я остался один. Уехал в Индию. Там десять лет занимался йогой. Праздный человек, да? А теперь уже лет шесть я – Урасима Таро на Сибуя. Сибуя меняется каждый день. Быть Урасима Таро неплохо.

– Ураси Матаро, Ура Симатаро! – засмеялся перепачкавшийся курицей Свами. Неужели недавно выученные японские слова могут приносить такую радость? У него хороший учитель японского. Урасима Таро учил Свами японскому и искусству сна. Только что выученные слова иностранного языка полны эротизма. Я тоже испытывал подобное. Японский отымел меня по максимуму. Сначала все говорят короткими фразами. Говорящий короткими фразами – беззащитен. Как будто голым бродишь по улице. И тут появляется человек, для которого этот язык родной. Он одет и обращается с разговором к голой девушке. Заканчиваются приветствия и знакомство, начинаются любовные игры. Носитель языка просто разговаривает на своем языке. Но девушка не понимает. Носитель языка старается говорить так, чтобы девушке было понятно. Его горячее дыхание щекочет ей уши, влажный язык касается губ, он заставляет расслабиться ее напряженное тело.