Легенда о свободе. Буря над городом - Анна Виор

Древний пробудился…

Существо стало медленно дышать, но не открыло глаз и не шевелилось, однако Верховный, видимо, знал, что так будет.

Их Дары перестали воздействовать.

Эбонадо взял Доа-Джот из рук Идая Маизана и приступил к осуществлению второй части задуманного плана, самой важной и самой опасной. Если это не удастся, то пробуждение Древнего – напрасное и бессмысленное зло.

Мастер Пророк ловко поворачивал рамы вокруг их осей, объединяя и расставляя в нужном порядке символы, начертанные на них. Когда все было настроено и игла Доа-Джота обнажилась, он вновь подошел к изголовью Древнего и уколол того в место на лбу между глаз. Игла легко проткнула кожу, которая, как знал Годже, – его Дар почувствовал это, – была более твердой, нежели сталь. На конце иглы краснела капля крови, что стекла по основанию оси к находящемуся в центре конструкции камню, и он запульсировал, поглощая алую влагу.

После этого Атосааль вновь стал проворачивать рамы и менять положение символов, повернул инструмент к себе, обнажил грудь, и игла вошла глубоко в его сердце. Годже с ужасом наблюдал: ему казалось, что Эбонадо таким образом убьет себя, а собственная Сила так слаба сейчас, что Ках не смог бы ничем помочь.

Верховного выгнуло, и он закричал, то ли от боли, то ли от восторга… Вынутая из его тела игла Доа-Джота была совершенно чистой – без крови.

Одному за другим Атосааль пронзал иглою грудь. Даже Динорада обнажила свою с готовностью и без стеснения перед шестью мужчинами.

Когда пришла очередь Годже, он запаниковал, он хотел сбежать, но все было уже сделано, игла вошла легко, как в масло, туда… где его сердце. Он почувствовал, что Дар внутри запылал ярче, а сердце забилось ровнее. Он стал другим человеком: более сильным, более мудрым, более уверенным и более холодным…

Они связали себя с Древним. Они вошли в Первый Круг. Они положили начало новой эпохе. Что же натворили они!

Годже очнулся от воспоминаний, когда музыка затихла.

– Ты что, плачешь, Ках? – услышал он изумленный голос Динорады.

Он действительно сидел, обхватив себя руками, пошатываясь в такт звучавшей до вопроса Динорады музыке, и сдавленно рыдал.

Под холодным презрительным взглядом Динорады он выпрямился, поспешно встал и покинул сад. Что с ним творится?

Что-то внутри с его Силой было не так… Пока он шел, Дар непроизвольно пульсировал, словно готовясь к исцелению, но Годже не видел здесь никого больного или раненого. Войдя в свою комнату и захлопнув за собой дверь, он повалился в кресло… Дар развернулся в полную силу, лазурные потоки срывались с пальцев рук и… исчезали… Он исцелял кого-то?

Дар словно выкачивали из Годже, и внезапно он понял – Древний сейчас пользуется его Силой. Что именно делает Атаятан-Сионото-Лос? Зачем тому Сила Исцеления?.. Ках почувствовал нарастающее омерзение. Точно такое же, как при исцелении мертвого тела Дорра. Мерзость! Мерзость! Мерзость! У него кружилась голова, и его тошнило.

Что Он делает с Даром Каха?! Для чего Ему нужны потоки созидания?

Годже вывалился из кресла, корчась на полу от боли и отвращения. Он согнулся и прижал колени к туловищу, стараясь унять острую боль в солнечном сплетении, в тщетной попытке защитить свой Дар, что тек из него куда-то, куда он не видел, и где с помощью Силы Исцеления делали противное самой природе жизни… Кощунство – использовать так огонь Создателя…

Ках кричал, извиваясь, из его глаз текли слезы. Тело билось в судорогах, а душа – молчала с упреком.

Ото Эниль

Советник Эниль получил наконец ответ от Верховного, тот в присущей ему официальной манере давал свое согласие на встречу.

Ото планировал поговорить с Атосаалем о книгах из библиотеки Совета для Абиля Сета. И хотя в просьбе о встрече он обещал не касаться темы суда над Кодонаком, после произошедших событий, скорее всего, об этом придется упомянуть.

Впрочем, Ото еще не решил, стоит ли показывать письмо Кодонака Верховному. Он подойдет к теме мягко, издалека. Спросит, каким образом, по мнению Верховного, мог быть осуществлен заговор в войне с Арой. Может быть, удастся привлечь внимание Эбонадо к человеку, которого описывали Кодонак и Би Досах. Хотя… Верховный может разозлиться, ему эта тема серьезно поднадоела.

Кими уже приготовил подходящий кам – не слишком яркий, но и не будничный. Темно-синий цвет всегда шел Энилю. Полосками кожи такого же цвета была обмотана его седая коса по всей длине. Плотная шерсть кама хорошо согревала, и Ото не нужно было постоянно сдерживаться, чтобы не ежиться от одолевающего его холода. Предстоит важный разговор, и ничто не должно его отвлекать.

Встреча была назначена в покоях Верховного в отведенном ему крыле на том же этаже, что и Зал заседаний Малого Совета. Здесь сегодня было слишком тихо и безлюдно, даже слуги встречались по пути Ото очень редко.

На входе в покои Верховного стояли четверо стражей. Подтянутые, крепкие парни, вооруженные мечами. Они были коротко стрижены, некоторые носили бороды, и все думали, что это неодаренные мечники, но Совет Семи знал, что они из Тайной гвардии – никогда не обучавшиеся в Академии Силы и не носившие д'кажа Мастера Оружия – достойная охрана Верховного.

С годами Ото научился выделять их из толпы по пристальным опасным взглядам и гибкости движений. Узнав Советника, стражи поклонились и пропустили его без лишних вопросов.

Интерьер комнаты, в которой обычно принимал посетителей Верховный, выполнен был в синих и оранжевых патриотичных тонах. Одна из стен по тарийскому обычаю украшена изображением: пики Сиодар – корона Тарии, на фоне голубого неба. По той волне вдохновения, которая исходила от картины, Ото понимал, что она создана Одаренным Художником. Мебель изготовлена из дерева более редкого и ценного, нежели Сот, – из Мицами, которые произрастали в горах Фа-нолл на побережье, а еще украшали улицы Города Семи Огней. Обработанное дерево Мицами имело жаркий оранжевый оттенок и казалось прозрачным.

Эбонадо Атосааль сидел в удобном кресле с синей обивкой, держа книгу в руках. «Может ли он читать, не призывая Дар?» – отчего-то подумал Ото. Верховный одет в тонкий шелковый кам, в комнате свежо, а в камине нет огня. Неужели он не мерзнет, как всякий старик? Сам Эбонадо с подобранными вверх и заколотыми на затылке седыми волосами – которые обычно оставлял свободно струящимися и они походили на его плащ – казался просто светловолосым молодым человеком, а не самым старым жителем Тарии. Ото помнил, что сто пятьдесят лет назад у Эбонадо были темные волосы.

Верховный улыбнулся, губами, но не глазами, указывая на кресло напротив. Ото сдержанно поклонился, произнес традиционное: «Да не гаснет пламя Верховного!» – и присел. Отчего-то он чувствовал необъяснимую тревогу и неловкость.

– Что привело тебя, друг мой? – спросил Эбонадо, изучая его холодными глазами.

Ото пожал плечами.