Я дрался на Ил-2. Нас называли «смертники» - Артем Драбкин

В тот день я делал второй вылет по немецким войскам, скопившимся у разбитой нами переправы. Больше двух вылетов мы редко делали – тяжело. Бывали единичные случаи, когда совершали три вылета, но все равно все светлое время, находишься в готовности, расслабляться нельзя. Готовность снимает командир полка, обычно когда кончается светлое время. Вечером шли на ужин. Замполит разливал по сто грамм спирта. Иногда добавляли. Я как-то раз в Белоруссии в очко выиграл большую сумму денег. Отдал ребятам, чтобы пошли самогонки купили. Иногда шмотки погибших загоняли. Что могли – отправляли родным, остальное меняли на самогон. Но редко кто напивался – завтра мог быть вылет. После ужина песни пели, иногда танцевали. С кем? С оружейницами, связистками; у меня в эскадрилье было восемь девушек. Они дружили с моими ребятами. Бывало, придешь в расположение эскадрильи, особенно в межоперационный период, когда почти не летали, а никого нет. Иду к девчонкам, в их бытовки. Они все там лежат по лавочкам. Но я их не гонял – раз любите, то живите. У меня была девушка – связистка из корпуса. Там я считался корпусным зятем. Она знала, когда я вылетал, и очень волновалась, когда меня сбивали или долго меня не было. Иногда приезжала из корпуса литературная группа с культурной программой, хор. Как непогода или пауза при подготовке к операции – они к нам. Они нас хорошо веселили – и пение, и гармошка, и фольклор, и стихи. Своя самодеятельность тоже была. В столовой, в свободное время, особенно вечером, когда война для нас заканчивалась – ночь мы не летали, выпьем, песни поем. Иногда бывали концерты самодеятельности в клубах, которые мы устраивали из подходящих помещений. Были танцы, на которые приезжали девушки из корпуса, из других дивизий.

А.Д. У вас в полку были журналы приемки и сдачи самолета?

Да. Перед вылетом и после него я расписывался в таком журнале. Вся боевая работа контролировалась особым отделом полка. Не дай бог, бомбу кто-нибудь привезет или неистраченный боекомплект. Если кто-то вернулся с бомбами, не дойдя до цели (мотор забарахлил или еще чего), тут же «особняк» подключается.

Очень часто груз ответственности ложился на командира эскадрильи. Ведомые что-то натворят, а командир отвечает. Один взлетел, группу потерял, сел обратно. Лучше бы зашел за линию фронта и отработал по немцам – разбора бы не было, а так и ему влетело, и ведущего наказали. Как наказывали? Награждение задержат. За большие потери тоже могут вернуть представление из наградного отдела. А он виноват, если море огня? Повоюет полк примерно полгода и – нет его. Осталось человек десять, самых-самых. Переформирование. Едем в тыл, набираем новых, опять летим. При мне полк два раза переформировывался; до меня – дважды. Четыре раза полк переформировывался! Война есть война. 105 летчиков и стрелков погибли, почти два полка. Такого не было, чтобы в одной эскадрилье были потери, а в другой – нет. Был случай, на восьмерку соседней эскадрильи напали истребители (они, видать, их «прохлопали») – четверых не стало. Этот случай разбирали, но настолько много заданий, настолько все стремительно, так захватывают следующие задачи, что некогда было сильно разбирать, кого-то привлекать… Особенно при прорыве линии обороны фронт требует мобильности, быстрых действий штурмовиков. Все в напряжении, а все разборы – потом, когда операция закончится. Виновных всегда можно было найти.

А.Д. Вы как командир эскадрильи с другими командирами эскадрильи общались?

Очень близко. Да жили рядом! Вместе вечером с ними кушали и выпивали. Были близкими друзьями. Между летчиками и мной была дистанция. Они могут быть с тобой и на «ты», но панибратства нет, как нет и фанаберии. Уважение. Командир полка и его замы, конечно, выше, но он считал себе близкими командиров эскадрилий. Они определяли выполнение задачи полка… Командир полка обедал отдельно. В столовую не ходил.

А.Д. Бывало такое, что не выполняли задачу?

У меня не было ни разу. Со стороны полка были случаи невыполнения задач. Как-то раз командир полка вел полк. Была такая мгла, что землю только под собой видно. Командир полка развернулся и пошел домой, а я со своей эскадрильей пошел дальше и выполнил задачу. Конечно, у комэсок опыта ведения групп в СМУ было больше. Мне не надо вперед смотреть, лишь бы было вертикально цель видно. Пришли домой – ему нечего сказать. А мне чего возвращаться? Вернешься, а потом разбираются, почему задание не выполнено? А так бомбы я сброшу, может и не по цели, но у немцев. А то еще такой случай был. Пошли на прифронтовой аэродром двумя эскадрильями. Первую вел штурман полка, вторую – я. Смотрю, до цели еще пять минут, до линии фронта еще не дошли, а он уже в атаку пошел. Вижу, он по своим бьет. Я пошел дальше. Вышел на цель, отработал. Вернулись. Тут уже начальство трибуналом ему грозит. Прибыл командир дивизии: «А! Ударили по своим! Давай, иди в танковый полк, по которому ты вдарил, давай объяснения. Всей группе по пять суток ареста». Вечером штурман возвращается пьяный. Оказалось, ночью немцы наших выбили. По карте получается, что по нашим ударил, за ночь обстановка изменилась, и он ударил по немцам, да так хорошо, что получил благодарность, поскольку его удар позволил вернуть потерянные позиции. Дело замяли. Очень повезло! Такой случай – один за всю войну!

А.Д. Как вводили пополнение?

Постепенно – прибывают по два, по три, максимум по шесть человек. Примерно неделю молодой летчик проходит проверку в полку. На спарке проверяем технику пилотирования: боевые развороты, «штопор», пикирование. Потом я с ним лечу, чтобы посмотреть, как он строем ходит, как держится при резком маневрировании. Сделаем примитивный полигон – поштурмовать, бомбы сбросить. По тому, что молодой летчик показал, можно определить, могу ли я его сразу включить в боевой расчет или нет. Если вижу, что нормальный – ставлю задачу: изучить район нашего нахождения, цели. Они уже есть примерно. Он в течение недели изучает все. После этого беру его в первый боевой вылет. Или с эскадрильей, или в паре, или даже в составе полка. Я сразу «кучей» их не подключаю. Если вижу – слабый летчик, не тянет, ставлю задачу командиру звена. Он начинает с ним работать. Разговаривать, рассказывать: как переходить линию фронта, как вести над целью, как маневрировать от разрывов – все с ним проговаривает. «Пеший полет» – есть такое выражение. Хорошо дает штурмановскую подготовку, чтобы не потерял аэродром.

А.Д. Если вы не летите по каким-либо причинам, кто еще в эскадрилье может вести группу?

Заместитель или командир звена. Всегда есть два-три человека, которые могут лететь ведущими. В этом случае задачу у командира полка ведущий получает самостоятельно, и он же отвечает за ее выполнение. Я могу помочь с проработкой ее выполнения на земле, и только.

А.Д. Сбивали вас?

Меня самого два раза сбивали. В январе 1945 года я повел эскадрилью на штурмовку танковой колонны недалеко за линией фронта. Зенитного огня почти не было, но, видимо, я слишком снизился, и на выходе из пикирования мне «влепили» болванку в двигатель. Вода сразу вытекла, и мне пришлось его выключить, иначе мог начаться пожар. Перед тем я только успел горку сделать, чтобы высоту набрать. Ребятам сказал, чтобы шли домой, а сам стал тянуть самолет на нашу территорию. Ветер был западный, что, безусловно, помогло. Когда высоты оставалось несколько метров, я проскочил над цепью немецкой пехоты, распластавшейся на земле. В последний момент уперся ногами в приборную доску, чтобы не разбить голову. Плюхнулся на «живот» метрах в 80 от немцев, и меня потащило на подбитый немецкий танк. Слава богу, самолет остановился метрах в восьми от него. Выскочили со стрелком и «катом» – не поползли, а покатились в сторону своих. А немцы открыли огонь по самолету и бегут к нему, но нас уже и след простыл. Попали мы в окопы какой-то танковой бригады. Нам сразу спирта налили, мне подарили «Парабеллум» и маленький пистолет «Вальтер». Накормили и напоили нас хорошо, но машину не дали: «К себе добирайтесь, как можете». Мы добирались почти сутки. А потом я снова летал.