Флоренский. Нельзя жить без Бога! - Михаил Александрович Кильдяшов

Такое встречное движение, приходит к выводу Флоренский, возможно лишь в опыте «Носителя максимума духовной жизни», «универсального Человека», каким является Сын Человеческий, Христос. Во Христе для каждого самопознание совпадает с Богопознанием. Христос — центр бытия, образец жизни. Подлинные искусство и наука христоцентричны. Только будучи такими, они приведут людей в Церковь, а не отдалят от неё. Христос — полнота веры, по-настоящему пережитый духовный опыт, утверждение и защита Церкви до жертвенного самоотречения.

Такая «живая догматика», пламенная вера, подвиг и крест воплотились в ещё одном сочинении, а точнее, воззвании Флоренского, появившемся в эту же пору.

Вопль крови

12 марта 1906 года. Крестопоклонная неделя Великого поста. В Лавру пришло известие, что шесть дней назад казнен лейтенант Шмидт. По всей стране среди молодежи волнения, учащиеся МДА тоже взбудоражены. В Покровском академическом храме студент Флоренский, по заведённой учебной традиции, произносит проповедь:

«…в Крестопоклонную Неделю совершились медленно-обдуманные, хладнокровные убийства, взлелеянные неделями. Люди вмешались в решения Божии, отняли жизнь. Заключённых в темницу можно выпустить, связанного развязать, лишённого прав наградить правами. Но никакими раскаяниями, никакими стараниями не вернуть жизни казнённому. Свершилось дело невозвратимое и бесповоротное, — человеческое предварение суда Божия, — дело безбожное. Оборвана возможность покаяния, и новый грех лёг на наши головы… И вот, когда со всех концов России говорилось об отмене казни, когда учёные и неучёные, мужчины и женщины, девушки и подростки, кухарки и барыни, мужики и писатели, все слои общества, не исключая военных, давали отголосок на готовившееся страшное дело, Церковь православная опять не остановила кровопролития, опять, — и это на Крестопоклонной Неделе! — промолчала. Церковь, — самое дорогое, что есть для нас на земле, — мост к небу; и он оказался непроходимым».

Куда делся тот кроткий, тихогласный Павел, утверждавший, что влиять можно только на отдельную личность? Теперь это пламенный проповедник, чья речь обращена ко всему народу. В каждом слове — энергия, напор, жажда истины. Кажется, силы всего рода пробудились в нём — степенность Руси и горячность Кавказа:

«Волны крови затопляют родину. Тысячами гибнут сыны её — их вешают, расстреливают, тысячами переполняют тюрьмы… Под видом „умирения“ избиваются мирные крестьяне и рабочие. Людей, не имущих куска хлеба, расстреливает живущий за счет их трудов. Женщин и детей и то не щадят — насилуют, оскорбляют на каждом шагу. Издеваются в безумном озверении…»

Этой проповеди тесно в стенах храма, тесно в пределах церковной ограды. Проповедь летит за пределы Лавры, за пределы Посада, на улицы Москвы, к местам русских бунтов и казней, к месту расстрела лейтенанта Шмидта. Набатом проповедь доносится до небес:

«О, Русь святая, терпящая избиение сынов своих! О, народ православный, даже в Великом посту не прекращающий казней, пред Страстною неделей издевающийся над муками Спасителя! Смотри, Русь святая, не оказаться бы тебе с Иудой и Каином! Смотри, народ православный, не быть бы тебе позорищем истории!»

В проповеди Флоренского, как в «Слове о законе и благодати» святителя Илариона, митрополита Киевского, благодать выше закона. В проповеди Флоренского аввакумовская непреклонность. В проповеди Флоренского ораторская высота Феофана Прокоповича:

«Людей убивают, христиан терзают. Жалко, невыносимо… Но другое, братья и сестры, другое ужаснее. Христиане убивают, христиане терзают, христиане — православные проливают кровь повсюду, и даже среди золотых маковок Белокаменной. Одни не верят Богу и Спасителю, что убивать — великий грех, а другие не слушают апостола Его, велящего обличать и наставлять друг друга, забывают, что без этого они ответственны за грехи чужие. Иль вы не видите, что своим потакательством ростите грех? Или вы думаете, что повинующийся безбожнику, слушающийся лицемерного христианина в его кровожадных замыслах чист от убийства? Так ли страдали мученики? Мните, что не убивающий своею рукою чист от крови?»

Сразу после проповеди — студенческая сходка. Флоренский — председатель. Своей рукой он пишет первый вариант «Открытого обращения студентов Московской Духовной академии к архипастырям Русской Церкви», будто продолжает только что сказанную проповедь: «Не требуем от вас вмешательства в политику, не зовём вас к мученичеству, не просим вас прекратить истязания и убийства, — на это вам и власти не дано, — но усердно молим: пастырски заявите своё отношение к насильникам и убийцам; исполните долг пред Богом и своей совестью и объявите во всеуслышание, что смертная казнь, а тем более, расстрелы без суда — противны учению Христа, что убийцы и насильники не имеют права быть членами Христовой церкви, доколе не разрешат им этого смертного греха!» После событий Кровавого воскресенья от академистов уже звучало подобное негодование, уже взывали они к церковным иерархам, ждали от них пастырского слова Божьей правды. И вот вновь от избытка молодого сердца глаголют молодые уста.

В начале апреля «Обращение» будет опубликовано в газете «Путь». Под ним подпишется большинство студентов Академии. Но имени Флоренского на газетной странице не окажется: когда под окончательной редакцией собирали подписи, он находился в тюрьме.

Формальным поводом для обыска у Флоренского стала та самая сходка. Но за два дня до прихода полицмейстера, 21 марта, нелегально под названием «Вопль крови» была издана недавно произнесённая проповедь. В итоге Флоренский, а также студенты Пивоварчук и Смирнов, по-видимому, принявшие активное участие в издании и распространении проповеди, были арестованы и заключены сначала в Бутырскую, а затем в Таганскую тюрьму сроком на три месяца.

Ректор Академии епископ Евдоким сразу же известил о случившемся митрополита Московского Владимира. 24 марта прошло экстренное заседание Совета МДА, на котором решили хлопотать о вызволении арестованных. Епископ Евдоким направил письмо московскому губернатору В. Ф. Дубасову, где просил о «сложении наказания» или о «сокращении числа дней ареста», говорил о возбужденном состоянии всех курсов Академии в связи с произошедшим и призывал проявить милосердие в преддверии Пасхи.

Параллельно к освобождению Флоренского приложил усилия Григорий Рачинский — весьма авторитетный в ту пору литератор и председатель Московского религиозно-философского общества памяти В. С. Соловьёва.

Сложно сказать, что именно сыграло решающую роль, но в ответном письме губернатор Дубасов известил епископа Евдокима о том, что распорядился досрочно освободить арестованных. И в итоге 30 марта, в Страстной четверг, Флоренский вышел на свободу. Находясь в заключении, он успел написать математическую работу, которую иронично посвятил Дубасову как «истинному виновнику предлагаемого труда».

Общественный резонанс «Вопля крови» среди современников сопоставим с «Не могу молчать» Толстого и «Бытовым явлением» Короленко, также направленными против смертной казни. Изданная проповедь распространилась по стране, дошла до родного Тифлиса, до родительского дома. Отклики на «Вопль крови» были самыми разными. Одни называли Флоренского «революционером», «разорителем Церкви и Российского самодержавия». Другие видели в проповеди «столкновение