Али-Баба и сорок прогульщиков - Александр Хорт

Они пошли в детское кафе «Буратино». Там папа сказал Косте:

— Выбирай, что твоей душе угодно.

Костиной душе было угодно мороженое. Он заказал сначала две порции, потом третью. И так наелся, что почувствовал себя настоящим холодильником.

Папа спросил:

— Ну как? Понравилось?

— Классно, — пропыхтел объевшийся Костя.

— Раз понравилось, будем писать благодарность, — сказал папа и попросил у официантки «Книгу отзывов». — Кафе детское — тебе и писать. Тем более что мороженое ел только ты.

Высунув от усердия язык, Костя долго-долго водил шариковой ручкой по бумаге. Когда он поставил точку, папа взглянул на запись. На получившейся кривой строке красовалось: «Балыпое спасиба за атличное абслуживание. Хочица прити сюда исчо».

— Ещё бы не хотеть, — сказал папа и нервно закурил.

— Здесь курить нельзя! — подошла к нему официантка. — Ещё чего доброго, детей научите.

— Сейчас такие дети пошли… — начал папа, но, недоговорив, загасил сигарету и повернулся к Косте: — Теперь посчитай, сколько денег мы должны заплатить за три порции. Тебе это легко — ты же отличник по математике.

Костя опять засел за работу. Складывал он долго. Взглянув на результат, папа озабоченно покачал головой:

— Оказывается, сынок, ты съел столько, что у меня не хватит денег расплатиться.

— Что же с нами сделают? — испугался Костя. Он вспомнил, как в книжке про Гекльберри Финна за это мазали дёгтем и катали на шесте. Но папа успокоил его:

— Нужно просто оставить в залог твою одежду и сходить домой за деньгами.

— А нельзя ли оставить твою? — с надеждой в голосе спросил Костя. — Она дороже.

— Я бы с удовольствием. Но, увы, в детском кафе всё принимают только от детей. Давай посчитаем, сколько стоит твоя одежда. — Папа сам взял ручку и начал записывать цифры на салфетке. — Пальто, шапка и шарф — пятнадцать тысяч, костюм и рубашка — пять, ботинки — пятьсот рублей, больше за них не дадут, каблуки стоптаны, носки ободраны; майка и носки — по сто рублей. Всего получается двадцать тысяч семьсот рублей. А ты насчитал двадцать тысяч девятьсот. Не хватает двухсот рублей. Как раз столько стоят твои трусы.

— Как же я пойду домой? — испугался Костя. — Ведь на улице холодно. Без трусов зимой только «моржи» могут ходить.

— Не станем же мы сидеть здесь до лета.

Косте вдруг стало так жарко, будто лето уже наступило. Он даже вспотел. Как же так?! Он пойдёт по улице голый. Во дворе его увидят знакомые — и мальчишки, и, что особенно противно, девчонки. Его же потом всю жизнь будут дразнить Голый, даже когда он вырастет и купит себе джинсы.

В это время к ним подошла официантка и положила на столик счёт. Взглянув на него, папа удивлённо сказал:

— Смотри-ка, у официантки получилась совсем другая сумма.

— Другая?! — в отчаянии закричал Костя. — Да ведь мне больше нечего снимать!

— У неё получилось гораздо меньше, чем у тебя.

— Меньше?! Значит, у нас хватит денег заплатить?

— Хватить-то хватит. Только мы должны честно сказать ей про ошибку. Иначе получится, что ты съел чужое мороженое.

— А вдруг она правильно посчитала? Может, это я ошибся.

— Вряд ли. У тебя по математике пятёрка.

— Нет у меня никакой пятёрки, — сознался тут Костя. — У меня даже четвёрки нет.

И он рассказал папе, как стал в подъезде отличником.

Домой Костя возвращался одетый. Однако ему было так стыдно, словно идёт голым.

Открыв дверь вернувшемуся с работы мужу, Ольга Васильевна радостно сообщила:

— Только что к нам пришёл гость.

— Какой гость? — удивился Николай Алексеевич.

— Дима с четвёртого этажа. Его отец уехал в командировку, а мать играет в вечернем спектакле. Поэтому она попросила, чтобы сын побыл у нас. Пока я готовлю ужин, поиграй с ним в комнате.

Войдя в гостиную, Николай Алексеевич с трудом узнал её. Книги валялись на полу, хрустальная ваза — на диване. Скатерть на столе была помята, на ней плашмя лежал монитор. Дверцы шкафа распахнуты настежь, из-под ковра торчала пижама Николая Алексеевича. Сам гость, забравшись в кресло с ногами, смотрел телевизор.

Едва придя в себя от изумления, Николай Алексеевич пробормотал:

— Кто это сделал?

— Я, — ответил Дима — семилетний крепыш с румяными щёчками.

— Ты? И ты спокойно говоришь об этом?! А кто тебе позволил так себя вести?

— Тётя Оля позволила.

Сердитый Николай Алексеевич позвал жену. Та вошла в комнату и ахнула:

— Что за ураган пронёсся тут?

— Никакой не ураган, — сказал муж. — Всё сделал Дима, и он утверждает, что с твоего разрешения.

— Как я могла разрешить такой беспорядок?!

— Значит, ты ещё и лжёшь! — насупился Николай Алексеевич.

— Ну как же так, тётя Оля, — захныкал мальчик. — Вы же сами разрешили. Сами привели меня сюда и сказали: «Будь, как дома». Вот я и был.

В воскресенье утром Димка Кувшинов появился во дворе грустный-прегрустный, будто в воду опущенный. Даже удивительно — начались летние каникулы, казалось бы, веселись себе, да и только, а Димка такой печальный. Сел на скамейку возле песочницы и молча вздыхает, ни на кого вокруг не обращает внимания.

Лишь увидев Женьку Варенцова из соседнего подъезда, он слегка оживился.

В сотый раз тяжело вздохнув, он пожаловался Женьке:

— Опять родители посылают меня сегодня учиться играть на скрипке. Не знаю, как отвертеться.

Женька задумался. Думал он по-настоящему — насупив брови и почёсывая затылок. Думал долго-долго, почти минуту, после чего спросил:

— У вас графин есть?

— Есть, — в очередной раз вздохнул Димка, потеряв всякую надежду получить дельный совет, — ему про скрипку говоришь, а он тебя про графин спрашивает. При чём тут графин?