Принцесса викингов - Симона Вилар

– Как ты посмел увезти ее, Рольв, не оповестив меня!

– Я просто решил показать ей окрестности города.

– И для этого ты сажаешь ее к себе в седло, словно одну из своих наложниц? Довольно уже и того, что добрая половина наших людей считает, что дочь Пипины из Байе принадлежала нам обоим!

Повернувшись к девушке, он властно распорядился:

– Ступай к себе, Эмма.

Это была гнусная сцена. Дворня и даже прибежавшие с монастырского подворья каноники видели все. Ролло не произнес ни слова в свое оправдание. Эмма молча прошла в покои, откуда видела, как Снэфрид села в седло и вместе с мужем покинула аббатство.

Все это, однако, не помешало Эмме через пару дней явиться во дворец Ролло и просить его, чтобы он и впредь брал ее с собой.

– Атли это совсем не по нраву, – сказал, пристально глядя на девушку, конунг.

– Я обо всем условилась с Атли. Он согласен, если только между тобой и мной не произойдет ничего, пятнающего его честь.

Поймав устремленный на нее испытующий взгляд Ролло, она добавила твердо:

– А раз так, я пообещала ему это, и он позволил.

Впрочем, новая поездка не доставила Эмме такого удовольствия, как предыдущая. Ролло, по-видимому, более не желал прикасаться к ней, и ее усадили в крытую двухколесную повозку, запряженную мулами, в которой столь немилосердно трясло, что Эмма, еще не доезжая до ближайшего селения, ощутила приступ дурноты.

Глядя на ее бледное до зелени лицо, Ролло желчно осведомился:

– Неужто братец все-таки ухитрился обрюхатить тебя?

Эмма едва не расхохоталась от нелепости его предположения. Пряча улыбку, она сказала:

– Если бы ты проехал пару лье в этой адской колымаге, то и о тебе можно было бы сказать, что ты брюхат с этой зимы.

До него не сразу дошел смысл ее слов, но потом он хлопнул себя по лбу и засмеялся:

– Клянусь Тором и его молотом, я не намерен и далее заставлять тебя так страдать!

Он отправил ее в Бранвиль, имение Брана, а когда вернулся туда через пару дней, то привел на поводу изящную кобылу буланой масти с темным ремнем вдоль хребта, которую Эмма и назвала Ригунтой, а Ролло отрекомендовал как образец конской кротости.

«Кроткая» едва не понесла Эмму, когда они не отъехали и ста локтей от усадьбы. Ролло испугался не меньше самой девушки.

– Будь она трижды проклята! Я прикажу свести ее на живодерню!

Но на этот раз заупрямилась Эмма, объявив, что сама была виновата, а кобылица сия ей по нраву и расставаться с ней она не желает.

В конце концов она все же добилась своего, хотя во многом ей помог Ролло. Он научил Эмму правильной посадке, езде без стремян и седла, а также править лошадью корпусом и голенями, а не поводом.

Именно во время этих конных прогулок по Нормандии между нею и Ролло неожиданно сложились легкие, вполне дружеские отношения, о которых прежде оба не могли и помыслить. Им было легко вместе, они болтали и смеялись, ощущая удивительное спокойствие, ибо им не в чем было упрекнуть себя при воспоминании об оставленном в Руане Атли.

– Франки считают викингов посредственными наездниками, – говорил Ролло девушке, когда они легкой рысью двигались вдоль проселочной дороги. – В чем-то они правы. Викинги предпочитают сражаться пешими, а в поход отправляются, как правило, водным путем. Но я давно намеревался изменить это. Нет, я не хочу отказываться от испытанного средства передвижения, однако считаю, что за драккарами должны следовать сухим путем еще и конные воины.

Ролло показал ей, где разводят необходимых для походов лошадей. На сочных лугах табуны паслись привольно, а опытные конюхи отбирали лучших из лучших, помещали в специальные загоны, объезжали.

– Однако конь, на котором ты сидишь, Ролло, – он с берегов Рейна и ранее принадлежал мелиту герцога Нейстрийского Эврару Меченому. Ты расхваливаешь нормандских лошадей, сам же предпочитаешь иное.

Ролло это, однако, не беспокоило.

– Это не краденый скакун, а взятый в битве. Мне нечего стыдиться. Я назвал его Глад – что по-норвежски значит «веселый», потому что более резвого и понятливого коня у меня еще не бывало.

Это были чудесные дни. Ролло был сдержан и внимателен к ней. Он учил ее охотиться с соколом, они много ездили верхом, ели в придорожных харчевнях, останавливались в небольших укрепленных селениях, построенных еще в прошлом столетии, но обновленных и обнесенных частоколом уже при Ролло. Конунг не переставал удивлять Эмму. Порой он словно по волшебству вновь превращался во властного и неприступного вельможу, надменного правителя, перед которым даже его соотечественники торопливо склонялись, а франки-поселяне скидывали колпаки в грязь, спеша поцеловать его стремя. Вместе с тем он мог просидеть за кружкой браги с крестьянами в трактире дотемна, толкуя о простых, как земля, вещах, выслушивая их жалобы и при этом не забывая похвалить хозяйкину стряпню.

Они ехали мимо полей, где зеленели обильные всходы, мимо пустошей, поросших вереском и бурьяном. Ролло хмурился, но спустя миг уже принимался строить планы: как обезопасить местность, где расположить новое селение. Земля здесь плодородна, она должна прокормить множество жителей. Он не станет возражать против строительства храмов. Если христиане не могут обойтись без своих долгополых жрецов – так тому и быть. Речь заходила и об осушении болот, о починке старых дорог и о том, что следовало бы отказаться от тяжелых и неповоротливых волов в качестве рабочего скота, ибо уже изобретено новое упряжное приспособление – хомут, который позволяет использовать лошадь на пашне, не причиняя ей вреда.

Эмма понимала, что Ролло не ошибся, заявив ей когда-то, что может быть хорошим правителем. Тому свидетельством служило состояние его владений. Прежние пересуды, слышанные ею в детстве, – о том, в каком запустении лежит Нормандия, – ушли в прошлое. Повсюду она видела неторопливо ведущих борозду крестьян; монахов, отстраивающих разрушенную часовню и не бросающих работу при приближении вооруженных норманнов; пастухов, которым и в голову не приходит угонять свое стадо в болота или лес при виде отряда викингов. Мельницы работали как обычно, у дорог зацветали среди старых развалин сливовые деревья. В этих местах силуэт норманна в рогатом шлеме стал символом прочности бытия, и крестьяне-франки охотно селились подле старых каролингских крепостей, которые подняли из руин завоеватели с севера. Теперь они служили новым поселенцам порукой от набегов враждующих меж собой франкских феодалов, которые были не прочь поживиться и во владениях северных соседей.

Язычники-ярлы тоже иной раз сталкивались между собой, оспаривая вновь обретенные владения. Однако власть Ролло в Нормандии была достаточно сильна, чтобы держать их в повиновении. К тому же в таких случаях он действовал отнюдь не милосердными средствами. И виселицы у въезда в любое поселение никогда не пустовали – закон северного вождя был жесток.