Меч Вайу - Виталий Гладкий

Ты не мог бы более вразумительно объяснить суть дела?

– Что может позволить себе посол, – понял Тихон, что скрывалось за словами Гатала, – то непозволительно простому переводчику, – скромно опустив глаза, тихо ответил тавр.

– Неужто? – прищурил глаза Гатал и неожиданно для Тихона обратился к нему на ломаном, но вполне сносном эллинском языке: – Тот перевод, который ты почему-то мог себе позволить, – подчеркнул последнюю фразу царь роксолан, – говорит об обратном.

– Хороший переводчик отличается тем, что умеет излагать речь не обязательно дословно.

Осмыслив отдельные фразы, он отбрасывает все ненужное, а иногда и непереводимое из-за языковых различий, и выражает основную мысль, – парировал Тихон выпад Гатала, решив про себя на будущее держаться настороже: царь роксолан был достойным противником в дипломатических уловках.

– Согласен, – неожиданно отступил царь. – Не будем касаться предстоящих переговоров, это и впрямь дело посла. Выпей, – протянул полный кубок Тихону.

Тот не осмелился отказаться, чтобы не обидеть гордого сармата, но пить не хотел. Поэтому, слегка пригубив, переводчик поставил кубок на невысокий, вычурной формы столик, явно египетской работы. Гатал, чтобы расположить к себе переводчика, пил разбавленное вино, что не преминул отметить, улыбнувшись в душе, проницательный Тихон.

– Богатые дары прислал царь Фарнак, – задумчиво сказал Гатал, сделав вид, что не заметил нарушение не писаного этикета, гласившего: чашу из рук вождя пить до дна. – Богатые… – пощупал мягкий мех леопардовой шкуры, прикрывавшей остальные подарки, сложенные у стены.

Тихон промолчал, почтительно склонив голову, – сармат явно напрашивался на откровенный разговор, но с какой стороны подойти к несговорчивому переводчику, не знал, а тот не спешил ему помочь.

Наконец, не привыкший к долгим проволочкам, Гатал вскочил и, удержав жестом Тихона, тоже намерившегося подняться, прошелся по юрте, выглянув наружу, прислушался к тихому говору прибоя и, обернувшись к тавру, спросил:

– Я могу рассчитывать на то, что этот разговор останется между нами?

– Да… – помедлив, кивнул Тихон, насторожившись.

– Верю, – коротко бросил повелитель роксолан и снова уселся напротив переводчика. – У меня есть к тебе несколько вопросов… Нет-нет, они не касаются посольских дел! – заторопился он, завидев отрицательный жест Тихона.

– Тогда я готов ответить на них, – просто сказал тот и посмотрел в темную зелень царских глаз.

– Ну и хорошо, – погладил бороду царь. – Скажи, ты из племени синхов?

– А это так важно? – вопросом на вопрос ответил встревоженный Тихон, не понимающий, к чему клонит сармат.

– Важно. Для тебя важно.

– Для меня? – переспросил Тихон и вдруг, обретя обычную смелость и решительность, резко сказал: – Чтобы спросить, не презренный ли я раб? Нет! Был рабом, не скрываю. Царь Фарнак дал мне свободу – да будет благословенно его имя! – я теперь вольный гражданин Синопы, – и остывая, спросил: – Это все?

– Нет, не все, – Гатал снова пригладил бородку. – Значит ты Тихон, сын купца из Плакии? – то ли спросил, то ли сам себе ответил на вопрос царь и, наклонившись к тавру, сказал: – Твоя мать – рабыня сколотов.

– Что-о? – Тихон вскочил.

– Успокойся, – придержал его за рукав Гатал.

– Это неправда!

– Увы, правда, – прищурился царь, испытующе оглядывая Тихона. – Сведения проверены… – и, заметив нетерпение во взгляде тавра, объяснил: – Твоя мать искала тебя и отца, хотела выкупить. Но и сама попала к сатархам, а их в свою очередь здорово потрепали сколоты, – флот царя Скилура под предводительством наварха[64]Посидея. Так что твоя мать сейчас у сколотов…

Тихон плохо соображал, что там говорил дальше сармат; ему хотелось только одного – побыть наедине со своими мыслями и воспоминаниями. Откуда узнал царь Гатал о его судьбе? – такой вопрос особо не мучил тавра. Он знал о широко разветвленной сети осведомителей царя, особенно среди купцов, за определенную мзду доносивших ему все, что он хотел знать, – это практиковалось в еще больших масштабах и царем Понта. Что именно им заинтересовался Гатал, тоже не являлось тайной для проницательного приближенного Фарнака – о Тихоне, переводчике и дипломате, были наслышаны не только в Понте, но и в Элладе, на Боспоре и особенно в Таврике и среди варварских племен побережья Понта Евксинского. Несколько раз, уже будучи вольноотпущенным, Тихон пытался разыскать мать, но ее следы вскоре после гибели отца затерялись. Все, чего удалось добиться энергичному Тихону, так это получить немалое наследство, оставшееся от отца, – им распоряжался правитель Плакии. Он честно отдал все Тихону, не оставив себе даже малой толики.

И вот теперь, так неожиданно… Собрав в кулак всю свою волю и способность трезво мыслить Тихон прикинул, что, собственно говоря, нужно от него царю роксолан, зачем он затеял этот разговор – конечно же, не от любви и сострадания к тавру.

– Я могу помочь тебе разыскать мать… – как бы отвечая на мысли Тихона, сказал Гатал.

– На определенных условиях… – устало бросил Тихон; для него стала понятна весьма откровенная игра этого жестокого хитреца.

Царь хотел в обмен за мать – а он ее и впрямь мог выкупить у сколотов – заставить знающего немало дипломатических тайн переводчика стать его платным осведомителем. Тихона даже передернуло, когда он представил себя в этой роли…

– Да, на определенных условиях, – оживился царь, предвкушая близкую и желанную для него развязку.

– Мне нужно подумать, – уже не обращая внимания на этикет, сказал Тихон; направляясь к выходу, он даже не поклонился опешившему повелителю роксолан.

После ухода Тихона царь некоторое время сидел, задумавшись. Когда начальник телохранителей осмелился войти в юрту, то неожиданно для себя, и пожалуй, впервые увидел выражение глубокой грусти во всегда жестких и властных чертах повелителя.

– Слушаю, – не глядя на него, сказал царь каким-то тихим, невыразительным голосом.

– Прибыл Афеней.

– Зови, – оживился Гатал.

Афеней, одетый в невообразимые лохмотья, с закопченным лицом и усталый сверх всякой меры, молча склонился перед царем.

– Ну! – нетерпеливо тряхнул его за плечо Гатал.

– Караван разграблен людьми Марсагета…

– Как… разграблен?

Афеней принялся долго и путанно объяснять царю, что случилось в Атейополисе. Лицо Гатала покрылось красными пятнами; звуки, похожие на рычание разъяренного волка, вырвались из горла царя, и помертвевший Афеней упал на колени, потеряв дар речи, – меч Гатала, описав сверкающую дугу, опустился на драгоценный египетский столик. Какое-то время в юрте бушевал ураган – сверкал клинок меча, летали щепки столика, куски кубков и кратера. Наконец, отшвырнув меч, царь упал на пол юрты и надолго застыл, словно прислушиваясь к чему-то далекому. Афеней знал причину его гнева: среди купцов каравана был сын Гатала, рожденный от наложницы-эллинки. Он был одним из лучших разведчиков сармат. О своем промахе, стоившем жизни сыну царя, Афеней конечно же умолчал…