Девушка из его прошлого - Трейси Гарвис Грейвс

– Ты с кем-нибудь целовалась? – спросил он.

– Только с Джейком, но это не считается, потому что он сделал это только для того, чтобы обмануть меня. Разве я сделала что-то неправильно?

– Ты все сделала правильно, – сказал он.

Мне хотелось ему верить.

– Сделай это снова.

И он сделал.

Дженис уже ждала меня. Едва я переступила порог, как посыпались вопросы, я даже куртку снять не успела.

– Как прошло свидание? Он тебе нравится? Так куда вы пошли? Я хочу услышать все подробности.

– Большая часть свидания прошла хорошо. Мне по-нравились сэндвичи с пастрами, но я все еще ненавижу бары. Мы пошли в «У Кэма», и там был Джейк. Когда я увидела его, то испугалась. Меня чуть не сбила машина, потому что я выбежала прямо на мостовую. Я просто хотела уйти от него подальше. Джонатан побежал за мной, и мы поехали к нему домой. Там было приятно. Тихо. Я рассказала ему о том, что случилось с Джейком, и он был очень мил. Я чувствовала себя с ним комфортно. Как будто могу сказать ему то, что могу рассказать только тебе. Я выпила часть своего пива, но не смогла его допить. Когда он проводил меня до двери, я сказала ему, что прекрасно провела время и мне нравится быть рядом с ним, а потом он поцеловал меня. Это было так здорово!

Дженис издала звук, похожий на громкий вздох.

– Нет ничего лучше первого поцелуя. А что еще вы делали?

– Мы в основном разговаривали. Он хочет однажды переехать в Нью-Йорк и заработать кучу денег. Я узнала, что ему пришлось перевестись сюда, потому что в Северо-Западном университете он помогал другим жульничать, потому что был на мели.

Дженис положила руку мне на плечо.

– Анника, что ты сказала Джонатану после того, как он рассказал тебе про жульничество?

– Я сказала ему, что жульничать нехорошо, потому что это правда. Жульничать гадко.

– И как, тебе показалось, он к этому отнесся?

– Даже не знаю. Кажется, некоторое время молчал. Но я была не против. Иногда приятно посидеть с кем-нибудь молча.

– Иногда важно дать понять людям, которые нам небезразличны, что одна оплошность или случайность не меняет нашего к ним отношения. Ему не следовало жульничать, я не хочу сказать, что это хорошо. Но, похоже, он оступился, приняв неверное решение. Такое случается. К тому же мы учимся на своих ошибках и больше их не повторяем.

– Я все сделала неправильно, да? Я сказала что-то не то, и он, возможно, никогда больше не захочет меня видеть. Ты думаешь, я его обидела?

При одной мысли об этом мне захотелось плакать, потому что Джонатан всегда был так осторожен со мной.

– Думаю, он просто хотел, чтобы его поняли. Ты рассказала ему о Джейке, что было очень личным для тебя. Он, вероятно, почувствовал, что тоже может сказать тебе что-то личное, и он упомянул про жульничество, потому что это была тяжелая для него ситуация.

– Откуда ты все это знаешь? Тебя там даже не было!

– Я просто знаю. И помогу тебе, чтобы в следующий раз, когда ты его увидишь, ты сказала все как надо.

– Но смогу ли я? Теперь я буду постоянно беспокоиться, какая следующая глупость сорвется у меня с языка. Я не понимаю, зачем я Джонатану? И не говори, что это потому, что я красивая.

– Я думаю, ты очень много замечательного можешь предложить людям, если они просто дадут тебе шанс. Я узнала это на первом курсе. Другие тоже могут.

– Он мне нравится. Очень, очень нравится.

Впервые в жизни я испытывала к кому-то такие чувства.

Иллинойсский университет в Урбане-Шампейне

1991

Джонатан сказал по телефону, что зайдет после обеда, чтобы проводить меня на занятия. После нашего свидания он звонил почти каждый вечер, и дважды мы вместе ходили на ланч. Я испытывала невероятный трепет, когда он взял меня за руку по дороге на занятия, потому что никто никогда такого не делал. Каждый раз, когда я гуляла одна по кампусу, я смотрела на пары, идущие рука об руку, и задавалась вопросом, каково это. Теперь я знала.

– Анника? – позвала Дженис, постучав в мою дверь. – Джонатан здесь.

Моя кровать стояла в углу комнаты, и я лежала на боку лицом к стене, потому что это была моя любимая поза для чтения. Я была на середине главы и не хотела прерываться. Я лежала спиной к двери, поэтому не видела, как Джонатан подошел к кровати, но знала, что он там, потому что уловила запах хлорки.

– Ты готова? – спросил он.

– Я не пойду на занятия.

– Ты что, заболела?

– Нет. Но я очень устала.

– Засиделась допоздна за учебой?

– Я читала допоздна, так и не закончив домашнее задание.

– Тебе нужна помощь?

Я слышала, как Джонатан шуршит бумагами из кучи, разбросанной по кровати.

– Я знаю, как его сделать, но мне не хотелось. Это скучно.

Опять шелест бумаги.

– Это… это итальянский?

– Да.

Накануне вечером я потратила час на перевод старого эссе, которое написала в прошлом году, и синапсы у меня в мозгу звенели и пели от радости. Эта работа доставляла мне гораздо больше удовольствия, чем незаконченная домашка.

– Что ты собираешься с ним делать?

– Даже не знаю. Оставлю как есть, наверное.

Я продолжала читать книгу, отвечая на его вопросы.

– Ты можешь повернуться так, чтобы я мог видеть твое лицо?

– Конечно.

Я отложила книгу и перевернулась на другой бок.

– Привет, – сказал он.

– Привет!

Я осталась лежать на боку, а Джонатан растянулся на кровати в той же позе, лицом ко мне. Глядя ему прямо в глаза (да и вообще кому бы то ни было), я почувствовала себя неловко и уставилась на его нос.

– Ты хочешь меня поцеловать?

Я так долго завидовала вниманию и нежности, которые другие люди, казалось, получали без особых усилий. Держаться с кем-то за руки, целуя кого-то… Казалось, я очутилась перед длинным столом, заставленным всякими вкусностями и деликатесами, которые еще не пробовала, и мне не терпелось откусить от каждого по кусочку. После долгих лет одиночества и изоляции внимание и ласка другого человека невероятно поднимали мне настроение. Так проживать свою жизнь было бесконечно приятнее.

– Я хотел поцеловать тебя с той минуты, как вошел в комнату.

– Тогда почему ты этого не сделал?

Я не могла понять, почему он ждал, если ему явно этого хотелось. Вероятно, существовала целая куча правил относительно поцелуев, которые я не понимала. Это малость приглушило мою радость, заменив ее тревогой, моим постоянным эмоциональным спутником.