Просто Давид - Элинор Портер

играет на скрипочке, — восхищенно добавила девочка. — Если бы ты не сидел больной взаперти, ты бы его и сам услышал. Он везде играет — везде, где ходит.

— Правда? — вежливо осведомился Джек, вздрогнув при мысли о звуках, которые, должно быть, издает скрипка в руках такого вот мальчика (Джек и сам немного играл — достаточно, чтобы чуть-чуть разбираться в скрипичной музыке и любить ее еще больше). — Хм, хорошо, а что еще ты делаешь?

— Ничего, только гуляю и читаю.

— Ничего! Такой большой мальчик, да на ферме Симеона Холли? — по интонации Джека было понятно, что он был хорошо знаком с Симеоном Холли, его методами и убеждениями.

Давид счастливо рассмеялся.

— Конечно, на самом деле я много чего делаю, только больше это не учитываю. «Horas non numero nisi serenas», понимаете, — с довольным видом процитировал он, улыбаясь изумленному молодому человеку.

— Джек, что это было — что он сказал? — прошептала девочка. — Похоже на иностранный язык. Он иностранец?

— Ты поставила меня в тупик, Джилл, — отреагировал мужчина, состроив смешную гримасу. — Кто он такой, одним небесам ведомо — мне нет. А сказал он фразу на латыни — вот это я знаю. Однако, — с иронией обратился он к мальчику, — конечно, ты знаешь, как это переводится.

— О да. «Безоблачные лишь часы считаю я» — мне это понравилось. Так написано на солнечных часах и, знаете, я тоже буду как солнечные часы и перестану учитывать время, которое я провожу не так, как мне нравится. Например, когда я дергаю сорняки, мотыжу картошку, собираю камни и все такое. Понимаете?

Сначала мужчина непонимающе смотрел на Давида, а потом расхохотался.

— Вот так так! — пробормотал он. — Вот так так! — и снова рассмеялся. А потом спросил: — Папа тебя и этому научил?

— О нет — хотя да, он научил меня латыни и, конечно, я смог это прочитать, когда увидел. Но слова были написаны на солнечных часах там, где живет моя Госпожа Роз.

— Твоя… Госпожа Роз? Кто же это?

— Как, вы не знаете? Вы живете напротив ее дома, — воскликнул Давид, указывая на башни «Солнечного холма», возвышающиеся над деревьями. — Вон там она живет. Теперь я знаю эти башни и ищу их взглядом, где бы ни был. Я их очень люблю, и когда смотрю на них, снова вижу розы повсюду — и ее.

— Ты говоришь о мисс Холбрук?

От добродушных интонаций не осталось и следа. Голос Джека так переменился, что Давид удивленно поднял голову.

— Да, она так сказала, — сказал он, удивляясь смутной перемене в лице мужчины.

Последовала короткая пауза, и мужчина поднялся на ноги.

— Как твоя голова? Болит? — быстро спросил он.

— Не очень. Думаю, я… пойду, — в некотором смущении ответил Давид, протягивая руку за скрипкой и неосознанно отражая своим поведением внезапную перемену в атмосфере.

Тогда заговорила девочка. Она забросала Давида словами благодарности, указывая на довольного котенка на подоконнике. Да, на этот раз она не сказала, что будет любить, любить, любить его всегда, но благодарно улыбалась и горячо звала приходить в гости как можно чаще.

Давид откланялся, и еще долго махал рукой и оборачивался, и обещал прийти снова. Только спустившись до подножия холма, он осознал, что под конец мужчина по прозвищу Джек почти ничего не говорил. Мальчик вспомнил, как тот стоял у столба на веранде и мрачно смотрел на башни «Солнечного холма» над вершинами деревьев, сияющие красным и золотым в последних лучах заходящего солнца.

На ферме Холли Давиду пришлось провести очень неприятные полчаса, объясняя, почему порвалась рубашка и откуда на лице синяки. Фермер Холли не одобрял драк и очень строго выразил это свое убеждение. Даже миссис Холли, которая обычно была так добра к Давиду, дала понять, что он покрыл себя позором. Однако с его ранами она обращалась очень осторожно.

Все же Давид осмелился задать вопрос, прежде чем подняться наверх и лечь в кровать:

— Миссис Холли, а кто эти люди, Джек и Джилл, которые были так добры ко мне сегодня?

— Это Джон Гернси и его сестра Джулия, но весь город знает их как Джека и Джилл, как они сами себя давно называют.

— И они живут совсем одни в маленьком доме?

— Да, разве что вдова Гласпел приходит несколько раз в неделю — готовить и убираться. Не больно-то они счастливы, Давид, и я рада, что ты спас котенка этой девочки. Но ты не должен драться! От драки добра не жди!

— Я дрался, чтобы спасти кошку.

— Да-да, я знаю, но… — она не завершила фразы, и Давид сразу воспользовался паузой, чтобы задать следующий вопрос.

— Почему они не больно-то счастливы, миссис Холли?

— Ох, нет, Давид, это долгая история, и ты не поймешь, даже если я расскажу. Просто они совсем одни во всем мире, и Джек Гернси болен. Ему, должно быть, теперь тридцать, и не так давно он подавал большие надежды — изучал право или вроде того в городе. Потом умерли его родители, а позже он сам потерял здоровье. Что-то случилось с легкими, и доктора отослали Джека сюда, жить на свежем воздухе. Говорят, он даже спит на улице. Так или иначе, он здесь, и за сестрой присматривает, но, конечно, с его-то надеждами и амбициями… Но хватит, Давид, конечно, ты не поймешь!

— О нет, я понимаю, — выдохнул Давид, задумчиво глядя в угол, лежащий в тени. — Он нашел в большом мире свою работу, а потом пришлось остановиться — и он не смог ее сделать. Бедный мистер Джек!

Глава XIII

Сюрприз для мистера Джека

Жизнь на ферме Холли переменилась. Появление Давида внесло в нее новые элементы, грозившие сложностями. Дело было не в лишнем рте — об этом Симеон Холли больше не беспокоился. Урожай обещал быть хорошим, и в банке уже скопилась нужная сумма, которая покроет долговую расписку в срок, до конца августа. Сложности, связанные с Давидом, имели совсем другую природу.

Для Симеона Холли мальчик был загадкой, которую требовалось решительно разгадать. Для Элен Холли он был неизменным напоминанием о другом мальчике из давних времен, и в таком качестве она любила Давида и учила его, стараясь превратить в подобие того, кем стал бы этот другой. Для Перри Ларсона Давид был игрой, доставлявшей веселые минуты, — «вроде путаной доски для шахмат — околесица и дельные вещи в одну кучу».

На ферме Холли не могли понять мальчика, который отказывался от ужина, чтобы посмотреть на закат, или предпочитал книгу игрушечному пистолету, как это выяснил Перри